«Я не могу устроиться на работу»

—Вы окончательно отказались от мысли работать по специальности?

— Где-то в глубине души желание осталось: я слежу за журнальными публикациями, читаю книги по профессии, но работать я бы не смогла — чувствую себя очень неуверенно. Когда я, например, проходила учебную практику в детском саду, работа с детьми особых затруднений у меня не вызвала. Но мне почему-то было очень сложно писать и оформлять планы работы и отчеты. Все время казалось, что я в чем-нибудь ошибусь. Именно тогда я почувствовала, что не смогу работать по специальности.

—Как много того, что связано с работой, вызывает у вас страх. Вы сказали, что ваши чувства похожи на ощущение ужаса и беспомощности, которые вы переживали в детстве.

—Да.

— Что же так сильно пугало вас тогда?

— (Задумчиво.) Самый большой ужас вызывал у меня отец: он мог ни с того ни с сего очень сильно разозлиться. Я очень хорошо помню его крики и злобное выражение лица. Я никак не могла понять, что происходит: только что все было тихо, спокойно, и вдруг он раздражался, начинал орать. Сейчас я понимаю, что он уставал на работе, нервничал. Но тогда это действительно был ужас.

— Когда он начинал кричать, как вы объясняли перемены в его поведении?

— Я думала, что это реакция на меня, на мое поведение. Только я никак не могла понять, что я сделала не так. И до сих пор по ночам, когда сон не особенно крепкий, я внезапно могу проснуться, потому что мне слышится отголосок его крика.

— Рядом с грозным и пугающим отцом вы чувствовали себя совершенно беззащитной?

— Да, и я так и не научилась отгораживаться от него, отстаивать себя.

—Эмоциональное состояние, которое возникает у вас сейчас, когда вы приходите устраиваться на работу, похоже на переживания той маленькой девочки?

—Да. Очень похоже.

—Когда вы это сейчас говорите, что вы чувствуете?

—Растерянность и удивление.

—Что удивляет вас?

—То, что неудачи в поиске работы могут быть связаны с детскими переживаниями. Мои родители разведены, но мы с отцом всегда общались, и сейчас у нас хорошие отношения. Конечно, детские обиды остались, но я даже предположить не могла, что они так влияют на мою жизнь. Мои родители расстались, когда мне было 14 лет. И для отца это был очень тяжелый период, тогда я впервые увидела, как он плачет. До этого я вообще не могла представить, что он что-то чувствует.

—Вы не представляли, что он ранимый, уязвимый человек. Раньше вы чувствовали, что от него исходит только угроза. А тут вдруг вы увидели его слабым...

—Да. Но в это же время он начал делать просто отвратительные вещи. Родители развелись, потому что мама ушла к другому мужчине. Когда отец приезжал на машине, чтобы забрать меня из школы, он начинал возить меня по городу и рассказывать: здесь твоя мама встречалась с этим мужчиной, и здесь тоже. Это было ужасно, но я боялась его остановить, потому что он был в таком состоянии, что мог наорать на меня или даже ударить.

—Вы вынуждены были ездить с ним по городу и слушать его, что очень ранило вас.

—Да, и кроме того, я не могла выйти из машины и пойти пешком — это было опасно. Мы жили тогда в одной из стран Латинской Америки, и одна я могла просто не дойти до дома. Я почему-то избегаю воспоминаний об отце. Они для меня — словно комната, которая всегда закрыта

—У вас не было выхода, вы были словно в ловушке.

—И тем не менее я всегда проводила с отцом больше времени, чем моя старшая сестра. С одной стороны, я его боялась, но и всегда стремилась завоевать его любовь. Когда мы были вместе, я что-то постоянно ему рассказывала и все время следила за выражением его лица — мне хотелось, чтобы он улыбнулся, рассмеялся.

—Вы хотели его рассмешить, хотели увидеть на его лице какие-то теплые чувства, а не только то пугающее выражение, о котором вы говорили.

—Да, наверное, к этому я и стремилась. Хотела увидеть теплую, искреннюю реакцию на мои слова.

—Что происходит с вами сейчас, когда вы об этом вспоминаете?

—Я все отчетливо вижу. Вообще я люблю вспоминать о том времени, но почему-то именно эти воспоминания об отце обхожу стороной, избегаю их. Они словно комната, которая всегда остается закрытой.

—И сейчас вы позволили себе заглянуть в нее.

—Да, именно заглянуть — зайти я бы не решилась. Хотя мне интересно было бы попробовать это сделать, но и страшно. И сейчас у меня только одна мысль: лучше этого не делать, пусть комната остается закрытой.

—Правильно ли я понимаю, что в вашей жизни есть такие области (у вас возник образ комнаты), в которые заглядывать небезопасно, но в то же время там находится то, что может каким-то образом влиять на вашу жизнь?

—Наверное, это так, но, если честно, до встречи с вами я даже представить не могла, что такое возможно. А сейчас чувствую, что одно связано с другим, действительно такая связь существует.

—Расскажите, как это может быть связано.

—Мне всегда была интересна «тема отца», я даже писала по ней курсовую работу в университете. Я хотела развивать ее и дальше, но не встретила поддержки со стороны преподавателей и быстро сдалась.

—Но вам хотелось исследовать эту тему, может быть и для того, чтобы разобраться в отношениях со своим отцом.

—Это и был главный стимул. Потому что я хорошо знаю привычки отца, могу предполагать, как он будет реагировать в той или иной ситуации. Но по сути я до сих пор его не знаю. Он — все такой же «закрытый» для меня человек.

—Как комната.

—Да, как комната, которая закрыта на огромное количество замков. И мне хотелось понять, какой он, что за отношения были у нас в семье. Глубоко и серьезно в этом разобраться. Ведь я всегда воспринимала его намного выше себя: авторитетным, недоступным, контролирующим, и, возможно, именно поэтому мне так хотелось завоевать его любовь.

(После паузы.) Может быть, и работа играет для меня такую роль? Может быть, она и есть то авторитетное, контролирующее, недоступное, что нужно завоевать? И сейчас я думаю: наверное, стоит все-таки преодолеть свой страх и заглянуть в эту закрытую комнату, чтобы понять, что же в ней находится.

—То есть вы допускаете, что, возможно, имеет смысл разобраться в своих воспоминаниях для того, чтобы они перестали влиять на вас и вы могли сами выбрать свой путь в жизни.

—Да, ведь в поиске работы хуже всего то, что я не контролирую свои эмоции: убегаю с собеседования и только потом понимаю, что вообще-то я испугалась. Может быть, если открыть эту дверь, не защищаться больше от детских воспоминаний, а проанализировать их, то это поможет мне понять мои эмоции и страхи и управлять ими. И кроме того, поможет не чувствовать себя такой уязвимой перед тем, что потенциально может меня контролировать, как это делал отец.

—Вы ощущаете свою уязвимость перед всем, что может вас контролировать. И любая постоянная работа становится для вас таким контролирующим фактором, который может лишить вас свободы, сделать зависимой, и вы бессознательно убегаете от нее, чтобы спастись от этой поглощающей силы. Как будто бы у вас нет доступа к собственным ресурсам, которые могли бы вас поддержать.

—Получается, что так.

—И, с другой стороны, вы тратите годы на учебу, но боитесь начать работать по специальности. Вы говорите: «Я успешно прошла практику, но там нужно было составлять отчеты, и я боялась ошибиться». То есть вы не верите в то, что сможете освоить эту науку составления отчетов.

—(Смеется.)

—Вы как будто себе не вполне доверяете.

—Да, я живу с ощущением, что обязательно ошибусь.

—Обязательно! То есть вы не просто не доверяете себе, а даже уверены в том, что ошибетесь.

—(Смеется.) Да. У меня именно такое ощущение, к сожалению.

—Именно такое ощущение. Вы сказали, что хотели бы разобраться в своих воспоминаниях, исследовать свои чувства. Мне кажется, что это намерение стоит в себе поддержать. А для этого найти возможность и поработать с психотерапевтом. Мне кажется, что самостоятельно вам это будет сделать непросто именно потому, что вы сами себе не доверяете.

— (Смеется.) Да, это логично.

В интересах конфиденциальности имя и некоторые личные данные были изменены.