Дочь узнала, что я работала в абортарии. Она в ужасе, не разговаривает со мной. Я чувствую себя виноватой и боюсь ее потерять...
Дочь узнала, что я работала в абортарии. Она в ужасе, не разговаривает со мной. Я чувствую себя виноватой и боюсь ее потерять...

Дочь узнала, что я работала в абортарии.Она в ужасе, не разговаривает со мной. Я чувствую себя виноватой и боюсь ее потерять...

Елена, 58 лет

ЕКАТЕРИНА МИХАЙЛОВА, ПСИХОТЕРАПЕВТ

Елена, вы, медик по образованию, много лет работали на полторы ставки – кормили семью, а дочку растила ваша глубоко религиозная мама. Мамы уже нет, взрослая дочь случайно находит вашу старую трудовую книжку и узнает, что некоторое время ваша работа была связана с прерыванием беременностей. Вы пишете, что чувствуете себя виноватой во всем: не сама растила, не там работала... Как это часто бывает, конфликт искал повода и нашел. «Мать-убийца» – чем не повод? Вашей дочери пора начинать строить собственную жизнь, а это трудно. Сильно рассердиться на мать – это возможность «оттолкнуться» от нее без сомнений и сожалений. Подростки часто так делают: узнать о родителях что-нибудь не то, обвинить во всех грехах, гордо замолчать и хлопнуть дверью – обычный тинейджерский репертуар. Просто вы этого «не прошли» в ее подростковые годы. Теперь дочь – взрослая. А детские болезни у взрослых протекают тяжелее. Вы пишете, что боитесь потерять ее привязанность, как уже потеряли уважение. Чувствуете себя «плохой девочкой», которую заслуженно наказывают и заслуженно бросают. Вам кажется, что это навсегда, но это не так. Кто, в конце концов, в вашей семье взрослый человек?! Вы боитесь, что не сможете жить без одобрения дочери, без ее поддержки, – сможете. Если дочь взрослеет и меняется, она перерастет свою иллюзию непогрешимости и права судить. Сейчас вам очень важно помнить одно: ваши муки совести, как и ваше самоуважение, – это только ваше собственное, глубоко личное дело, которое не касается больше никого. Вам надо договориться самой с собой – о чем вы жалеете, в чем раскаиваетесь, за что и у кого вам надо просить прощения, а кого не худо бы простить.