Наше прошлое — приют или ловушка?

«Ощущение предельной беззаботности, благоденствия, густого летнего тепла затопляет память и образует такую сверкающую действительность, что по сравнению с нею паркерово перо в моей руке и самая рука с глянцем на уже веснушчатой коже кажутся мне довольно аляповатым обманом. Зеркало насыщено июльским днем. Лиственная тень играет по белой с голубыми мельницами печке. Влетевший шмель, как шар на резинке, ударяется во все лепные углы потолка и удачно отскакивает обратно в окно. Все так, как должно быть, ничто никогда не изменится, никто никогда не умрет», — так пишет о воспоминаниях Владимир Набоков в автобиографической книге «Другие берега».

В поисках потерянного рая

Эта пронзительная картина бесконечного счастья ослепляет нас, и уже не важно, таким ли было детство Набокова на самом деле. Это вовсе не упрек писателю.

Нам доставляет удовольствие сам процесс вспоминания — вне зависимости от того, было ли прошлым счастливым или несчастным. Вы замечали, как часто во время посиделок с друзьями нас вдруг подхватывает волна памяти: «А помнишь, когда нам было пятнадцать?..» — «А помнишь, тогда в школе?..»

«Удовольствие от воспоминаний — это радость от того, что мы можем снова и снова обретать самих себя», — поясняет психоаналитик Жак Андре.

Немецкий писатель-сентименталист Жан Поль (Рихтер), придумавший выражение «мировая скорбь», еще 200 лет назад предложил свое объяснение этой тяги: «Воспоминание — единственный рай, из которого нас не могут изгнать». К тому же в вечно спешащем мире, когда кажется, что сама судьба ускользает от нас, надежное, застывшее и неизменное прошлое идеализируется и обретает дополнительное очарование.

Надпись «выпускается с 1875 года» способна, кажется, продать любой товар, включая и те, которых попросту не существовало сто с лишним лет назад, а дискотеки 70-х, 80-х и 90-х относятся к числу самых популярных музыкальных жанров. Хотите снова почувствовать вкус детства? Вас уже ждут мороженое «48 копеек» и лимонад «Буратино». А для тех, кого тянет еще дальше в прошлое, есть стилизованный под старину бренд «А. Коркунов» и возрожденный «Эйнемъ».

Хотите найти своих предков? Сотни сайтов помогут составить генеалогическое древо. Хотите разыскать друзей детства? К вашим услугам социальные сети. Мы бесконечно пересматриваем альбомы со старыми фотографиями, вздыхаем над ремейками старых песен и фильмов и повторяем самое банальное из заклинаний: «раньше было лучше». Мы так устроены, что стремимся отыскать в прошлом лишь самое приятное, а все остальное прячем в дальних уголках памяти.

Но сладостная поначалу ностальгия со временем оборачивается меланхолией и в результате приводит к депрессии. К тому же будем честны: так ли нам хочется вернуться в свои пять, десять или даже двадцать лет? «На самом деле никто не хочет повернуть время вспять, утратить весь опыт прожитых лет, все радости и счастливые моменты, снова стать наивным юнцом и совершать ошибки, — полагает социальный психолог Элен Лангер. — Мы просто хотим чувствовать себя более молодыми и энергичными — сегодня».

Но даже если чудом удастся оказаться в собственном детстве и юности, что нас там ждет? Ощущение беспомощности перед лицом всесильных взрослых. Слезы обиды за то, что нас несправедливо наказали или, наоборот, проигнорировали, юношеские комплексы, безденежье, любовные неудачи… И это лишь самые распространенные ситуации. Память многих людей хранит (или скрывает) куда более жестокие и трагичные события, последствия которых продолжают сказываться и много лет спустя.

Рюкзак за плечами

Мы часто говорим про «груз прошлого», не вдумываясь в смысл привычной метафоры. Но что это за груз? Тяжкая ноша, которую хочется, но не получается сбросить с плеч? Или нечто бесконечно ценное, с чем ни в коем случае нельзя расстаться? И наконец, только ли личное прошлое влияет на нас? Это не пустые вопросы. То, что случилось с нами и нашими близкими, нередко мешает нам жить в настоящем и двигаться в будущее.

«Можно забыть прошлое. Но это не значит, что от него можно исцелиться», — убежден писатель Фредерик Бегбедер. Подавленное или постоянно воскрешаемое, унаследованное или приобретенное, прошлое всегда оставляет следы. Прежде с этим приходилось смириться. Хорошее или не очень, прошлое было подобно наследству, которое надлежало принять и «хранить вечно». Сегодня, спустя 100 лет после рождения психоанализа, мы отказываемся уживаться с тем прошлым, которое нас не устраивает. Но есть ли надежда на избавление?

«Психоанализ не ставит задачи освободить пациента от прошлого, — говорит психоаналитик Андрей Россохин. — Просто потому, что прошлого не существует. Рассказывая на кушетке о прошлом, которое кажется ему давящим грузом, пациент на самом деле говорит о тяжести настоящего. Прошлое продолжает жить в настоящем: не в тех травмах, которые случились когда-то, а в многократно усиленных, зашифрованных и наслоившихся на всю жизнь».

Пожалуй, это резонно. Ведь то, к чему мы стремимся, — это возможность свободно действовать и жить полной жизнью сегодня, сейчас.

«Но если груз прошлого слишком тяжел, как 40-килограммовый рюкзак, то уже невозможно вынести ничего больше, — продолжает Андрей Россохин. — Каждый новый килограмм оказывается неподъемным, валит с ног, вызывает депрессию и отчаяние. Единственный выход — переработать груз прошлого. Конечно, сам «рюкзак» не исчезнет. Но у нас появятся новые силы, чтобы его нести. Мы начнем что-то открывать в себе, принимать свои ограничения, терпеть, осмысливать. И через некоторое время станет немного легче. Перерабатывая наше прошлое, мы тренируем мышцы души».

Чужая ноша?

Часто бывает и так, что мы сами не знаем, что прячется в рюкзаке прошлого. И не потому, что всеми силами старались забыть о его содержимом, а потому что несем тяжесть, которая досталась по наследству. Для нашей страны это особенно верно: последние сто с лишним лет российской истории были щедры на катастрофы. И даже если трагические события не коснулись лично нас или наших родителей, мы все равно к ним причастны, потому что травма дает о себе знать через одно и даже несколько поколений.

«Непереработанная травма передается как в индивидуальной истории, так и в истории этноса, — напоминает психоаналитик Мария Тимофеева. — В Германии, например, где идея национальной вины до сих пор очень сильна, существуют открытые для всех желающих группы: люди собираются, чтобы обсудить прошлое своей страны. Такая работа должна вестись в странах с драматической и не осмысленной пока историей, к числу которых принадлежит, конечно, и наша. Из-за того, что мы не разбираемся с историей, происходят странные на первый взгляд вещи. У некоторых возникает неясная тревога, безотчетный страх, раздражительность, которым нельзя найти объяснения в личной, индивидуальной истории. И тогда искать причины приходится в коллективном прошлом».

Но забывать не менее важно, чем помнить, если мы не хотим, чтобы прошлое стало «могильщиком настоящего», предупреждал философ Фридрих Ницше: «Существует такая степень бессонницы, постоянного пережевывания жвачки, такая степень развития исторического чувства, которая влечет за собой громадный ущерб для всего живого и в конце концов приводит его к гибели, будет ли то отдельный человек, народ или культура».

Настоящая жизнь — в настоящем

Для одних прошлое — клетка, для других — убежище. В любом случае, пока мы привязаны к прошлому, мы не сможем распробовать вкус настоящей жизни. Ностальгия продиктована тоской по тому ребенку, которого все любят, объясняют эксперты. Но этот образ оказывается придуманным, а поиски утраченной любви — тщетными: никто и никогда не любил (и не мог любить) нас той идеальной любовью, которую мы стремимся обрести. И чтобы перестать цепляться за прошлое, предстоит расстаться с позицией ребенка, нуждающегося в утешении, и принять реальность невосполнимого недостатка любви.

Однако и отрицать прошлое — путь в никуда. «Мы не сможем освободиться от прошлого, если будем пытаться отделаться от него, — говорит Жак Андре. — Такие попытки приведут только к тому, что мы будем постоянно попадать в одни и те же истории, вступать в одни и те же конфликты, никак не используя свой опыт».

С ним согласен Андрей Россохин: «Переработать проблемы прошлого имеет смысл совсем не для того, чтобы забыть, избавиться от их груза. Смысл психоанализа прямо противоположен: помочь человеку стать достаточно сильным, чтобы не только справиться с этим грузом, но и быть готовым к каждому новому вызову жизни».

Этот путь не бывает легким. Мы можем испытывать горечь и обижаться даже на самых близких людей: «Да, я сержусь на мать за то, что она меня мало любила...» Но очень важно, чтобы такое «сведение счетов» произошло внутри нас, а не выплескивалось вовне. Тогда, продолжая двигаться вперед, мы сможем увидеть не только то, что заставило нас страдать, но и то действительно ценное, что мы получили. Мы перестанем быть жертвой времени, которого уже не будет, и станем действующим лицом единственного времени, которое нам принадлежит, — настоящего.