1. Отказ от авторского эго. Херцог был избран министерством культуры Франции для съемок в пещерах Шове, где обнаружены наскальные рисунки в удивительной сохранности, хоть сделаны они 32 тысячи лет назад. Присутствие человека и осветительной аппаратуры может повредить артефактам, поэтому других съемок не допускалось. Херцогу, современному классику, было оказано особое доверие. И он снял, даже и в 3D, – чтобы мы увидели, чем жили предки наши... Ну и, в общем-то, все. Мы увидели. От того Херцога, который снял «Агирре, гнев Божий» и «Человека-гризли», который всю жизнь занимался исследованием границы человечности и человеческого в человеке, ждешь большего, если хотите, экзистенциального. Но руководило Херцогом благороднейшее чувство – он снял фильм не чтобы себя показать, а чтобы люди посмотрели. И когда смотришь, трехмерный экран буквально дышит благородством.
2. 3D как нравственная категория. Обычно-то повышенная зрелищность, сообщаемая фильму этой технологией, имеет цель сугубо развлекательную. Но вот у Херцога становится силой нравственной, просветляющей. И, всматриваясь в рисунки на скальной породе, вдруг очень внятно понимаешь, что всего-то надо видеть мир так же ясно, как видели авторы тех рисунков, – как загадочное, но прекрасное место, требующее не завоевания, а обживания.
3. Наши современники. Они есть в фильме, и именно в некоторых из них Херцог видит продолжение творивших 30 тысяч лет назад. Он с плохо скрываемым изумлением беседует со старым археологом и с молодым хранителем пещеры, в прошлом циркачом… И хотя не допускает никаких авторских ухищрений, мы видим в них тот извечный ген творческого безрассудства, которое, возможно, и создало человека.
Виктория Белопольская
