Алексей Владимирович, в апреле исполняется 25 лет с момента Чернобыльской катастрофы. Изменилось ли за это время отношение экологов к атомной энергетике? Некоторые выдающиеся ученые, такие как Джеймс Лавлок, например, в последнее время высказываются за строительство новых атомных станций. Атомная энергетика стала более безопасной?
Вы правы, действительно есть экологи, которые сегодня смотрят на атомную энергетику как на спасение. В их числе и Джеймс Лавлок, на самом деле выдающийся ученый, сформулировавший очень интересную идею – которая мне, кстати, чрезвычайно нравится! – идею Геи, гипотезу планеты Земля как единого живого существа. Но и выдающиеся ученые могут заблуждаться. И в целом отношение экологии к атомной энергетике не изменилось и меняться не должно. Потому что за эти 25 лет не изменилась и сама атомная энергетика. Она по-прежнему несет в себе три главных угрозы, и сделать с этим у человечества ничего не удается. Первая угроза – отсутствие безопасных ядерных реакторов. Их просто не существует. Причем это говорим не мы, экологи, это доказывают в споре друг с другом сами атомные энергетики, пытаясь выяснить, какие же реакторы лучше: газовые, водо-водяные, работающие на жидком металле… И выясняется, что все они обладают целым рядом в принципе неустранимых дефектов. О какой же безопасности можно говорить? Нет, знаменитое определение Петра Леонидовича Капицы атомных станций как «атомных бомб, дающих электричество» остается по-прежнему очень точным и актуальным.
Вторая опасность – радиоактивные отходы. Атомщики уверяют, что угольные ТЭЦ дают даже больше радиоактивности, чем атомные. Действительно, угольная пыль содержит «хвосты» урана, тория, других радиоактивных элементов. Но это – радионуклиды, которые всегда существовали в природе, природа к ним привыкла. А атомные станции дают радионуклиды, которых не было в природе на протяжении двух миллиардов лет – со времен формирования нашей планеты. Или взять тот же плутоний. До начала атомной эры на всей планете его существовало в пределах 50 килограммов. А теперь он каждый год производится тоннами. Поэтому не стоит сравнивать отходы угольных ТЭЦ и атомных станций.
Еще один важный момент: период полураспада того же плутония – 24 тысячи лет, и нет ни одного материала, который выдерживал бы его колоссальное излучение на протяжении такого долгого срока. Бетон, любые композитные материалы – все трескается за несколько сотен лет. Принято решение о временном хранении: вырыть землю, создать хранилище, из которого лет через 200-300 эти отходы можно будет изъять и переработать, если появятся нужные технологии. Или перезахоронить в новом хранилище, если человечество ничего подходящего не успеет придумать. Но какое право мы имеем оставлять свои проблемы правнукам?
И наконец, третья беда – неизбежная связь атомной энергетики с ядерным оружием. Первые полгода работы атомные реакторы вырабатывают оружейный плутоний, выделить и собрать который – не такая уж сложная задача.
Адреса
- www.miloserdie.ru – портал о благотворительности и социальной деятельности. Подробнее
- Детский хоспис в Марфо-Мариинской обители http://miloserdie.ru/friends/about/detskij-hospis/Хоспис работает с детьми, страдающими тяжелыми неврологическими и генетическими заболеваниями.
При этом атомщики часто повторяют, что только АЭС спасут нас от глобального потепления, поскольку атомные станции не выбрасывают в атмосферу углерод. Но давайте не забывать колоссальные затраты энергии на производство стали, пластика и других материалов, из которых сделана эта станция. Нужно учитывать затраты энергии и выбросы парниковых газов в процессе добычи урановой руды, обогащения урана, строительства АЭС... Так вот, если все это суммировать, то получается, что на единицу производимой энергии атомные станции дают примерно вполовину меньше выбросов углекислоты, чем традиционные угольные и мазутные станции. Конечно, это меньше, но это не решающе преимущество, планету это никак не спасет. Возможно, спасло бы, если бы на атомную энергию перешло все человечество, но ведь атомных станций сейчас всего 445 или 446, не помню точно. Еще порядка 60 строится. Но большая их часть не будет достроена, я в этом совершенно уверен. Потому что неизбежно произойдет какая-то беда вроде Чернобыля – три опасности атомных станций, о которых я сказал, никто не отменял и не отменит. Ведь после Чернобыля везде прекратилось строительство атомных станций, 20 лет никто и не думал их строить. Потом снова начали, но это, к сожалению, означает лишь то, что скоро вновь может случиться что-то страшное*.
Значит, альтернативной энергетики по-прежнему нет?
Почему же нет? Стремительно падает цена солнечного и ветряного электричества. Знаете, что произошло в Испании в марте прошлого года? Там вынуждены были отключить ветряные электростанции из-за перепроизводства электроэнергии. Причем больше половины ее впервые было получено с помощью ветряных станций. Их и пришлось остановить – атомные-то так просто остановить нельзя, они слишком в этом смысле инертны, что, кстати, является их дополнительным минусом. А после этого испанцы построили еще и одну из крупнейших солнечных электростанций в Европе. В США тоже строят солнечную станцию невероятной мощности. И даже в России в любом регионе южнее Волгограда абсолютно реально полное обеспечение всех жителей электричеством за счет солнечной энергии. Нужно просто заниматься этими вопросами. Добавьте сюда же приливные электростанции, которые могут быть очень эффективны. У нас на Дальнем Востоке, на Охотском море есть Тугурский залив (я был там, видел своими глазами и поэтому знаю): огромная масса воды идет через очень узкий проход и поднимается на 10 метров – а затем падает. Этого же вполне достаточно, чтобы построить плотину, «ловить» эти подъемы и падения уровня воды и вырабатывать энергию. А 10 метров – еще не самая большая отметка, в Пенженской губе вода поднимается и на 12 метров. И проекты приливных электростанций в этих местах давно уже есть, причем строительство будет стоить примерно столько же, сколько и возведение атомной станции, а энергии можно производить даже больше! Нет только политической воли, чтобы преодолеть сопротивление нефтяного, угольного и атомного лобби и воплотить эти альтернативные проекты в жизнь.
Но ведь никакая прибыль не может перевесить угрозы для жизни всего человечества. Почему мы не понимаем этой опасности? У Вас есть какое-то объяснение?
Боюсь, что есть. На Кольском полуострове есть город Никель. Не знаю, что и как там сейчас, но для понимания психологии этой экологической безответственности очень полезно знать, что там происходило лет 20 назад. Там существует (во всяком случае – существовало) металлургическое производство: никель, разумеется, что-то еще… Постоянные выбросы серы, тяжелых металлов. Окрестности города – мертвая, выжженная земля. На десятки километров вокруг просто не растет ничего! То есть жить там просто нельзя. А люди живут. В начале 90-х, на перестроечной волне туда добрались журналисты. Данных по здоровью горожан им никто не предоставил, но они просто пошли на кладбище и почитали даты жизни на надгробиях. И вычислили среднюю продолжительность жизни граждан города Никеля. Получилось 42 года. После чего журналисты принялись пытать горожан: «Да почему же вы здесь живете? Уезжайте как можно скорее и как можно дальше!». И знаете, что услышали: «Зачем уезжать? Здесь платят очень хорошо»…
Вот и ответ. Может, это слишком уж резкий пример, но на самом деле примерно такое изменение сознания и произошло у нас в России в период примерно с 1995 по 2005 год. Деньги в психологии человека стали самым главным. Не семейные ценности, не будущее детей, не здоровье, а именно деньги, которые надо заработать здесь и сейчас. В итоге такой зацикленности на потреблении, как у нас, нет сегодня нигде. Возможно, западный мир пережил что-то похожее 100-150 лет назад, и все происходило как-то плавно. А на нас это обрушилось слишком резко и стало настоящим шоком, от которого мы и до сих пор не можем оправиться. Во всем мире действует понятный и логичный закон: если люди живут лучше, если они получают больше денег, их продолжительность жизни увеличивается. Но у нас не так: в период нефтяных денег кривая зарплаты резко поднималась вверх, а продолжительность жизни не росла. Значит, мы заработанные деньги тратили куда угодно, но не на улучшение своей среды обитания.
Что может сделать каждый из нас на своем личном уровне для защиты окружающей среды?
Это не совсем моя тема, есть люди, которые гораздо компетентнее могут ответить на этот вопрос. Но на самом простом, бытовом уровне эти действия очевидны и давно уже реализуются во многих зарубежных странах. В США или Европе на каждом шагу можно встретить . Порой советы кажутся почти смешными: например, следить за тем, чтобы шины вашего автомобиля всегда были правильно накачаны. Оказывается, это экономит до 15 % бензина. И речь не только о вашей выгоде, а еще и о том, что ваш автомобиль выбросит в атмосферу меньше вредных выхлопов… К сожалению, у нас такой бытовой культуры пока не существует. Но люди, которые пытаются что-то сделать и жить, постоянно помня о своем воздействии на природу, есть. Однако они все еще остаются белыми воронами. А ведь другого пути нет, мы должны идти в этом же направлении, предпринимая самые простые и очевидные шаги… Раздельный сбор мусора, например, чтобы не сжигать постоянно громадные количества отходов. Я немного занимался этой проблемой. И могу вам сказать, что мусорный бизнес в Москве – сбор и переработка его – это денежный поток объемом от 5 до 7 миллиардов долларов в год. Один рейс большого мусоровоза стоит 5-10 тысяч рублей. Это серьезный бизнес, и те, кто им занимается, очевидно, не заинтересованы в реорганизации системы.
А вот в Швейцарии сегодня 95 % мусора собирается уже отсортированным. В Японии же одно время была предусмотрена даже уголовная (!) ответственность за выбрасывание несортированного мусора. В результате Япония – одна из самых чистых стран с очень высокой продолжительностью жизни. Впрочем, японцы и тратят на охрану окружающей среды не меньше 3 % ВВП. В России эта цифра составляет одну десятую процента. Причем этот процент постоянно уменьшается. Когда я был советником президента Ельцина, у нас было полпроцента, и мы до хрипоты кричали: «Даешь три процента!». Результат – сегодня осталась одна десятая.
Наверное, мы все виноваты в таком положении дел. Ведь общество может влиять на государственную политику в области экологии.
И может, и должно! Вот только общество должно быть готово, оно должно быть достаточно зрелым для этого, должно осознавать свои интересы и опасность бездумного отношения к природе. Тогда зеленые партии получают места в парламентах, тогда правительства принимают решения об отказе от строительства атомных станций – как это было в Германии, например. Но в том-то и беда, что наше общество к этому не готово. Владимир Путин как-то высказался в том смысле, что экологией мы займемся, когда разбогатеем, – есть, дескать, и более насущные вопросы. Но, боюсь, пока мы разбогатеем окончательно, будет уже слишком поздно.
Вспомните наше страшное прошлое лето. Почему оно оказалось таким пожарным? Да потому что изменен был лесной кодекс, и за безопасность лесов никто не отвечал. А почему он был изменен (а вместе с ним изменили еще и водный)? Ведь это все та же идеология: природные ресурсы – главное, что есть у России, их надо эксплуатировать, а не охранять. Кажется, с 2008 года риторика стала понемногу меняться. Дмитрий Медведев в одном из выступлений даже сказал, что мы стали, наконец, достаточно богатыми, чтобы заниматься экологией. Но в итоге из всех экологических инициатив более-менее развивается сегодня только энергосбережение. Потому что эта тема напрямую связана с деньгами. Доказано, что рубль, вложенный в энергосбережение, приносит 3-4 рубля в самое ближайшее время.
Вы считаете, мы ведем себя неправильно, не только потому, что не требуем от власти беречь природу, но и потому, что сами относимся к ней наплевательски…
Не к ней, а к себе! Как сделать, чтобы мы хотя бы о своем здоровье думали, о здоровье своих детей? Я не знаю. Последствия загрязнения сказываются на каждом человеке! Полмиллиона ежегодно умирают в России от заболеваний, связанных с неблагоприятной экологической обстановкой. Знаете, я очень не люблю об этом говорить, но я и сам попал под раковый процент. И имею право не только абстрактно об этом рассуждать. В Москве по некоторым видам рака, особенно детским, в последние четыре года рост заболеваемости – 15–18%. Только из-за загрязнения воздуха в Москве умирает в год 13 тысяч человек (и это в обычные годы, без всяких лесных пожаров, в прошлом-то году было вдвое больше.) В дорожно-транспортных происшествиях, для сравнения – 4 тысячи. Однако о транспортной проблеме мы как-то беспокоимся, призываем не нарушать правила, запускаем социальную рекламу, делаем что-то еще. А по загрязнению воздуха не делаем вообще ничего. Но разница только в том, что машина в аварии убивает сразу, а отравленный воздух или вода – через несколько лет. Другой разницы нет. В России, по моим оценкам, примерно полмиллиона человек в год умирают из-за причин, связанных с неблагоприятной экологической обстановкой. Если на нас это не подействует, я не знаю, что еще может помочь.
* беседа состоялась за месяц до событий в Японии в марте 2011 года.
