Psychologies: Сегодня самые разные люди, от депутатов до казаков и православных активистов, берут на себя функции искусствоведов и указывают музейщикам, какое искусство нужно «народу». Как вы себя ощущаете в этом времени?
Михаил Пиотровский: Ничего особенного в нашем времени нет. Это такая русская манера – всегда считать, что у нас сейчас какое-то необыкновенное время, страшное или судьбоносное. Время как время. Я бы сказал, что сейчас оно достаточно простое. Все ясно. И именно тогда, когда все считают, что происходит что-то якобы очень важное, необходимо говорить о традиционных ценностях. Только каких? Традиционные ценности – это, например, музей. Наш музей, который живет 250 лет. И 250 лет является гордостью России – и при царях, и при советской власти, и после советской власти. И во все эпохи он кого-то чем-то да раздражает – то тем, что он имперский, то тем, что он государственный, что он не погибает, а живет и превратился за последние 20–30 лет в глобальный, мировой музей. Так что праздник – хороший повод поговорить и о его истории, и о его роли сегодня. Да, истерики маргиналов, о которых вы говорите, мы видим со всех сторон. Псевдоказаки – одна сторона, мизулины-милоновы – другая, левые активисты, мечтающие осквернить какой-нибудь памятник искусства, написать на нем какой-нибудь лозунг или нарисовать член на мосту, – третья. На самом деле для них для всех некие установившиеся традиции противны. Потому что они не находят себе в них места. А ведь на самом деле музей – это такое пространство, где место есть для всех: и для самых обычных людей, и для снобов, каждый может найти что-то для себя. Эрмитаж – в буквальном смысле место уединения (фр. ermitage — «место уединения»), где можно остаться один на один с самим собой и попробовать найти ответы на какие-то глубоко личные вопросы.
Тем не менее мы живем сейчас в атмосфере информационной войны, агрессии, нетерпимости. А искусство всегда говорит о сложном человеке, о сложном мире…
М. П.: Коран напоминает, что самый громкий голос – голос осла, и он же – самый противный. А вот голос искусства надо еще расслышать, к нему надо прислушиваться. Я все-таки думаю, он слышен. Территория искусства – это особая территория, где можно многое из того, что нельзя снаружи. Обнаженная натура в музее – это искусство. Снаружи, на улице, это уже будет воспринято по-другому. Но это не значит, что критерии улицы должны приходить в музей. Музей это и рассказывает, это и объясняет, что есть вещи сложные и на территории музея нельзя иначе к ним подходить. Политика, сиюминутное – ничто по сравнению с музеем, которому исполняется 250 лет. У нас есть лестница, которая называется Советская. Она называлась так и до советской власти, и при ней, и после нее. А названа она так потому, что в свое время вела к помещению Государственного совета Российской империи. Вот вам о чем музей. Слова те же, а смысл другой. Это надо пытаться показывать, объяснять, иногда достаточно резко. Нельзя прийти с улицы и сказать: «Мне это не нравится, уберите!» Музей – это храм, и в нем есть свои правила. И я здесь решаю, а не вы! Не нравится – уйдите, значит, это не ваш храм. Вот сейчас у нас открывается «Манифеста»*. На «Манифесте» много работ, где автор хочет сказать одно, а на самом деле они могут вызывать совсем другие ассоциации, это совершенно нормально. Она опять может спровоцировать чье-то возмущение. Но именно музейное пространство должно показать ничтожность этих истерик.
А почему именно современное искусство вызывает такие страсти?
М. П.: Ничего подобного. У нас все вызывает страсти! Например, сейчас в Эрмитаже проходит еще одна громадная выставка – «При дворе российских императоров». Все парадные залы заполнены историческими костюмами – костюмы императоров, именные костюмы служителей, именные костюмы придворных. Это тоже кого-то раздражает: видят в этом что-то монархическое, имперское и прочее. А Эрмитаж – это же и то, и другое, и третье. И история, и искусство. Современное в том числе. Раздражает оно, потому что считается непонятным. И в этом, в значительной степени, есть и вина деятелей современного искусства, которые, стараясь сделать его академичным, начинают говорить на заумном языке, который непонятен абсолютно никому. На самом-то деле современное искусство – настоящее, хорошее, веселое, оно играет формами, совершенно новыми приемами, подходами. В нем много философии. Оно заставляет людей думать многопланово. А поскольку оно пока не прикрыто авторитетами (как классическое искусство, о котором написаны тома), ты можешь считывать в нем свои смыслы.
Вы столько лет управляете Эрмитажем, такое впечатление, что вам, закаленному бойцу, ничего не страшно?
М. П.: Нет, я не боец, я историк. От эмоций, конечно, никуда не деться, но стараюсь на все происходящее смотреть из некой исторической перспективы, в широком временном контексте. Тогда многие проблемы кажутся мелочами. Человек культуры понимает, что дважды два не всегда четыре, а иногда пять. Вот это понимание культура и должна воспитывать. Думаю, что и воспитывает, на самом деле.
* Европейская арт-биеннале – главная выставка современного искусства, которая каждые два года проходит в новом месте.
