Первого января писателю Даниилу Гранину исполняется девяносто четыре года. Юность восхищает нас, старость удивляет и притягивает. В ней самой по себе видится доблесть. Мы ощущаем ее как тайну, особенно, если это тайна талантливой старости. Существуют ли какие-нибудь секреты, позволяющие получить такой подарок в конце жизни? Старики обычно об этом не рассказывают.
Илья Ильич Мечников, апологет правильной жизни, относился к долголетию как ученый. Но отвечая на сомнения, действительно ли долгая жизнь является высокой ценностью, он выходит за пределы своей науки. Мне его мысль очень дорога: «Душевная эволюция в старости совершает значительный шаг вперед...Нельзя отрицать того, что молодость только подготовительная ступень и что лишь в известном возрасте душа достигает своего полного развития. Признание это должно составлять основной принцип науки жизни…» Понимаете, в старости человеку предстоит пережить и понять нечто, что другому возрасту недоступно. Тогда, как говорится, есть за что бороться.
Мы не раз беседовали с Даниилом Александровичем и для печати, и просто так. Жизнь его, разумеется, не была образцом благополучия. Тут и внешние обстоятельства: арест отца, война, десятилетия пребывания на вершине пирамиды в советские годы. Помню с юности: интеллигенция все время обсуждала общественное поведение Гранина в сложных обстоятельствах, будь то суд над Бродским или высылка Солженицына. Многие упрекали его в излишней осторожности, другие говорили, что в тех обстоятельствах он делал то, что мог. Телеграмма о том, что он, секретарь союза писателей, воздерживается при голосовании по делу Солженицына, уже поступок. Но сейчас не о том разговор.
Могу засвидетельствовать: Гранин и сегодня готов к открытому разговору, к разговору о своей жизни и о жизни страны, и повторяет при этом, что всегда виноват человек, а не эпоха. О своем юношеском романтизме, заставившем его, инженера Кировского завода, добиться снятия брони и уйти на фронт ополченцем, он в разговоре со мной отозвался жестко: «Зачем я пошел на войну? Зачем? Это был порыв, пафос. Но уже года через полтора-два я сам себе удивлялся. Приехал получать танки в Челябинск. А в Челябинске был тогда мой Кировский завод. Ребята, которые начинали вместе со мной, стали уже старшими инженерами, заведующими отделами. И я видел, как много они сделали за это время для фронта. А я что? Вшей кормил, валялся в грязи, в окопах. То есть, даже рассуждая рационально, это был неправильный поступок».
Сказать, что в наших разговорах Гранин открыл мне секрет талантливой старости, было бы, конечно, неверно. Вообще, вряд ли такие простые секреты существуют. Искать их в неких моральных принципах и совсем наивно. Но нечто я все же понял. И случилось это в дни декабря, когда я готовился к предстоящему циклу бесед с Граниным для телевидения.
Была у Даниила Александровича повесть «Наш комбат», которую я в свое время пропустил. Теперь прочитал, и она многое мне объяснила. Сюжет традиционный: фронтовики едут на место памятных боев. Новые дома, выросший лес – узнать уже ничего невозможно. Всем, кроме бывшего комбата. Он приехал с картой, которую составлял, видимо, не один год. Вспоминают с воодушевлением и долей сентиментальности, как и положено. Только комбат ведет себя странно. «А где же наши доты?» – спрашивает кто-то. «Не было у нас дотов», – отвечает комбат. «Но ведь можно было из минометов», – восклицает кто-то по поводу одного из эпизодов. «И минометов у нас не было», – говорит комбат. В конце концов, выясняется, что комбат не зря чертил свою карту. В том многодневном бою все они и, прежде всего, он совершили ошибку. Теперь он понял это точно. И ценой этой ошибки была жизнь их товарищей. Все обескуражены и раздражены. «Ты отнимаешь у нас войну! Зачем? Ведь переделать уже ничего нельзя». «Переделать нельзя, – говорит комбат, – но передумать-то можно». Передумать здесь, как вы понимаете, не просто изменить мнение, а заново осмыслить.
Герой-рассказчик первым понимает смысл происшедшего. Понимает, что его очерк о комбате, где он представлен бронзовым героем, дурной очерк. И в то же время, что не зря он все эти двадцать лет помнил комбата. Вот в чем дело. Каждый ушел в свой образ прошлого, подвел преждевременный итог, построил легенду и лишь комбат хотел понять правду. Он все эти годы продолжал думать. Нужно заметить, что думанье это не имеет ничего общего с самоедством. Это важно.
Даниил Александрович Гранин, конечно, и есть этот рассказчик. И герой у него – комбат. Это не все, но многое объясняет в его талантливой старости.
