Леонид Кроль: «Я хочу создать пространство, где все можно делать иначе»

Psychologies: «Около волшебства» – так можно перевести с итальянского название вашего нового проекта Incantico. Что вы имели в виду?

Леонид Кроль: Я отвечу примером. Есть известная логическая задача: как из шести спичек сложить четыре треугольника. И эта задача принципиально не решается, пока вы выкладываете спички на плоскости. Пока не догадаетесь перевести ее в 3D и соорудить над плоским треугольником «шалашик» из еще трех спичек. Вот это для меня и есть волшебство. И именно это я стараюсь делать: играть на неожиданности, на простом решении, которое всегда рядом, но которого никто не может найти, потому что все живут по инерции. Моя идея в том, чтобы помочь людям избавиться от автоматизма мелких привычек, которые часто и определяют их образ мыслей и действий – начиная от того, как человек сидит, смотрит, дышит, и заканчивая тем, как он складывает фразы и думает. И предоставить ему пространство для творчества, пространство, где все можно делать иначе.

Леонид Кроль – невролог по образованию и первооткрыватель по призванию. Уже больше 20 лет он придумывает и внедряет новые методики групповой работы и коучинга. А еще – пишет книги и руководит своими детищами: Институтом групповой и семейной психологии и психотерапии и издательством «Класс». Сейчас Леонид Кроль запускает в Италии новый проект Incantico – уникальное пространство для встреч и тренингов.
Леонид Кроль – невролог по образованию и первооткрыватель по призванию. Уже больше 20 лет он придумывает и внедряет новые методики групповой работы и коучинга. А еще – пишет книги и руководит своими детищами: Институтом групповой и семейной психологии и психотерапии и издательством «Класс». Сейчас Леонид Кроль запускает в Италии новый проект Incantico – уникальное пространство для встреч и тренингов.

Вы говорите о пространстве в буквальном смысле?

Л. К.: Да, Incantico – это 15 гектаров удивительно красивой природы в итальянской Умбрии, где есть, мне кажется, все, чтобы совершать открытия. Чтобы гости могли узнавать нечто важное о себе и о тех вопросах, которые они пытаются решить. Это совершенно особое пространство, которое позволяет приблизиться к волшебству.

Но психотерапия традиционно обходится кушеткой или креслом, столом и стулом. Для чего нужны 15 гектаров?

Л. К.: Я не занимаюсь психотерапией как таковой. В классическом варианте терапия – это длительный процесс. Он может быть сокращен, но так или иначе это процесс, где выстраиваются проекции, где движение относительно медленное. А я веду групповые тренинги, которые скорее можно считать коучингом. Они дают возможность быстро выявить внутренние запросы, которые клиент сам не может сформулировать. И ответить на них. Психотерапия за сто с лишним лет наработала разные подходы и техники, у коучинга их, естественно, меньше. И он вынужден выдумывать красивые этикетки, маркетинговые ходы, громкие лозунги типа всех этих американских припевов: «будь лидером», «бери лопату, хватай больше – кидай дальше». Причем они могут быть и правильны как советы. Но только не работают сами по себе. Чтобы они сработали, чтобы кто-то осознал их как собственные задачи, и нужно попасть в волшебство.

А какие есть способы туда попасть?

Л. К.: Знаете, когда я был юным невропатологом и ко мне приходил какой-нибудь пафосный пациент, я, чтобы снять этот социальный пафос, проверял у него брюшные рефлексы. Вот стоит он на коленках на стуле, весь расхристанный, стопы свисают – а я ему брюшные рефлексы проверяю. И каким бы большим человеком он ни был, в этот момент он переживал состояние регресса. Чувствовал себя немножко ребенком. Это непривычное состояние, странное. Но это оправданная странность: он же к доктору пришел. И вот так он избавлялся от избытка социальности, которая очень мешала: и ему – рассказать, что же с ним происходит, и мне – поставить верный диагноз.

Эти же приемы я стараюсь воспроизводить в Incantico. Идея в том, чтобы люди могли неожиданно почувствовать себя по-новому – и преодолеть инерцию. Например, там у меня есть триклиний – место для пиршеств. Известно, что древние римляне за столами не сидели, а лежали. Столы были низкие, они укладывались на ложа лицом друг к другу – и беседовали, ели, пили вино. И у меня есть настоящий триклиний: из мраморных плит, под тремя дубами. И вот гость, приехавший для терапевтической сессии, там возлежит. Может быть, есть даже смысл надевать некий балахон вроде римской тоги. Это ведь уже нарушение множества привычек: сидеть в формальной одежде, смотреть прямо и высчитывать: «Ага, он сказал это, а на самом деле имел в виду то». Тут все это уходит. Мы ведь думаем телом. А тут красота природы, ветерок, шелестящий в листве, неожиданность позы и одежды, возможность развалиться... Все это – уже маленькое чудо.

alt

Или другой пример: я когда-то читал, как биолог Тимофеев-Ресовский, проводя как-то семинар во время страшной жары, завел всех слушателей в пруд. И вот все стояли по грудь в воде – и вели научные беседы. Спустя 40 лет крупные ученые, побывавшие на сотнях самых разных конференций, взахлеб рассказывали об этой истории. Такого с ними не случалось никогда! А ведь очень простой шаг. Кстати, и озеро, в котором можно стоять и беседовать, в Incantico тоже есть. И множество других вещей, которые помогают достичь цели – преодолеть инерцию, сойти с круга и сложить-таки из шести спичек четыре треугольника.

Ваш проект рассчитан на групповую работу?

Л. К.: Да, потому что и сама группа – еще одна возможность входа в волшебство. Когда процесс в ней идет хорошо, сами собой кристаллизуются крупинки нужного каждому участнику смысла. И этот золотой песок намного ценнее, чем попытка все логически упорядочить и сформулировать. Эта магия группы способствует тому, что ее участники неожиданно находят прямые и быстрые пути к желанному решению. Меня еще в юности поразила эффективность работы с заикающимися, когда с ними не занимаются только речью, а дают возможность общаться – и невербально в том числе: менять положение, болтать ногами, использовать какие-то несуразные, просторечные обороты. А попытки логопеда ставить речь по образцу часто никаких результатов не дают. Потому что заике приводят в качестве модели безукоризненно правильную речь. Вместо этого нужно просто дать свободу говорить. Расщекотать, если хотите, сделать так, чтобы они забыли про модели, убрать этот контроль. С тех пор это меня и ведет: я везде ищу возможность отойти от «письменной речи», от кодификации, от того, как надо и как правильно. И перевести все это в игровой план.

Всегда ли участники группы открывают в себе что-то, о чем не знали раньше?

Л. К.: Знаете, с хорошей работой всегда есть проблема: очень сложно в двух словах сказать, что же достигнуто. Или ты делаешь дело с целью написать по итогам рапорт, или же берешь в руки клубок торчащих во все стороны ниток и начинаешь их понемногу распутывать. Но тогда непонятно, что же ты в итоге сделал: просунул эту нитку вот в эту петлю, а потом вытащил вот оттуда? Участники группы могут вспоминать такую работу вообще как сон. Потому что понять еще не значит решить проблему. У нас есть две «ноги» – «понял» и «ощутил», осознание и образ. И надо опираться на обе.

«Когда мы работаем над cобой, меняется масштаб. Мы становимся крупнее, а наши проблемы – мельче»

Насколько эффективна работа в группе?

Л. К.: По моему опыту, неудовлетворенными обычно остаются примерно 10% участников. Как правило, это те, кто не очень любит показывать свой внутренний мир. Они приходят поучиться, узнать какой-то секрет, добыть знание, конкретное и готовое к употреблению. А я не могу его дать и не претендую на это. Группа для того и нужна, чтобы вместе до знания добираться. А если говорить о корпоративных тренингах – когда сотрудники компании проводят с моей помощью мозговой штурм, стратегическую сессию или решают еще какую-то конкретную задачу, – то такие группы чаще всего оказываются очень успешными. Зато уж если проваливаются – то с треском! Потому что бывают группы, в которых изначально все подразумевается. И нужно, чтобы сначала сказал начальник, потом заместитель, единственный несогласный промолчал, а остальные слились в общем единодушном хоре. И их невозможно из этого вывести, потому что это основа их существования, они годами это строили, а тут какой-то хмырь начинает расшатывать устои. Фактически они и нанимают-то меня только затем, чтобы я подтвердил правильность и незыблемость их структуры.

После таких неудач не возникает желания сменить работу?

Л. К.: Нет. Когда я делаю свою работу, я становлюсь все-таки интереснее – даже самому себе. И вообще, когда мы что-то делаем, то всегда становимся интереснее, живее. И больше. Ведь часто мы страдаем от того, что проблема большая, а сами мы – маленькие. И даже понимая это, справиться никак не можем. А когда мы внутренне растем, открываем себя с разных сторон, про которые и не знали, – изменяется масштаб. И сами мы становимся крупнее, а наши проблемы – мельче.