Дэниел Сигел (Daniel Siegel), врач, профессор Медицинской школы Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе (CША), директор основанного им «Института майндсайта». Родоначальник нового поля исследований – межличностной нейробиологии, которая имеет прямое отношение к нашей повседневной жизни: здоровью, отношениям, благополучию. Среди тех, кто слушал его лекции, – Папа Иоанн Павел II, далай-лама, король Таиланда и руководство Google.
Дэниел Сигел: Я был молодым студентом-медиком, который решил бросить медицинскую школу, потому что все во мне протестовало против того, как медицина и мои профессора относились к людям – как к биологическим машинам, нуждающимся в ремонте. В этом не было ни эмпатии, ни осознания связи между внутренним состоянием человека и его болезнью. И я пытался как-то назвать для себя то качество, которого им, по моему мнению, не хватало. Так возник термин «майндсайт».
Но то, что я сегодня понимаю под майндсайтом, несколько отличается. И для того, чтобы лучше понять, о чем я говорю, надо немного рассказать о межличностный нейробиологии. Она изучает, как наши личные нейробиологические характеристики связаны с тем, какие межличностные связи мы способны устанавливать. Это не подвид нейробиологии, а целое поле исследований, которое включает в себя множество разных дисциплин и подходов – от математики до химии, от биологии до социологии, от антропологии до психологии.
Все началось в 1991 году, когда у ученых вдруг появились инструменты для изучения мозга, которых не было раньше. Я возглавлял группу исследователей, которые представляли самые разные направления науки – физику, химию, биологию, психологию, философию, антропологию, социологию, математику. Наша задача заключалась в том, чтобы сформировать некое общее представление о мозге и сознании. В то время очень распространенной точкой зрения была такая: сознание, разум – просто продукт мозговой активности. Мы хотели в том числе понять, так ли это. Но уже самая первая наша встреча чуть не закончилась катастрофой – оказалось, что представители разных научных дисциплин совершенно по-разному определяют, что такое мозг. А о том, что такое сознание, большинство даже не задумывались. Представьте себе: человека шесть лет учат психологии, и за эти шесть лет ему ни разу не дают точного определения сознания! Я был в тупике. Не знал, что делать…
Но проект в результате все-таки состоялся. Как удалось выбраться из этого тупика?
Д. С.: Я в расстроенных чувствах пошел гулять на берег океана. Гулял долго, и наконец меня осенило. Я вдруг понял, что, когда мы говорим о сознании, мы можем говорить о физических или химических процессах в мозге или о взаимодействии между людьми, но в этих разных интерпретациях есть нечто общее. Мы всегда говорим о том, что можно назвать обменом энергией и информацией. Это может быть химическая энергия, понятная химику, или психическая энергия общения, против которой не возражают психологи, или электромагнитные импульсы между нейронами.
И когда я вернулся к нашей рабочей группе, мое предложение заключалось в следующем – что, если один из аспектов человеческого сознания мы можем определить как проявленный в теле, самоорганизующийся процесс, возникающий в ситуации, когда есть какие-то отдельные элементы – структуры мозга, нейроны, люди, группы людей, – и выстраивающий отношения между этими элементами посредством регуляции потока энергии и информации между ними? Сознание необходимо, чтобы осознавать внутренние процессы внутри нас, между нами и другими людьми и между большими группами людей.
И неожиданно все согласились. Антропологи, изучающие культуры, социологи, изучающие группы людей, биологи, изучающие строение отдельного человека, химики, физики, все участники нашей группы – все были согласны! Это было поразительно. Все 40 ученых могли наблюдать в своем опыте, как различные элементы и структуры действительно непрерывно обмениваются информацией и энергией, и есть процесс, который явно этим управляет. И мы придерживались этого определения на протяжении 4,5 лет, пока существовала наша рабочая группа.
К каким выводам вы пришли в результате это работы? Иными словами, как вы можете расшифровать ваше определение сознания, прояснить его?
Д. С.: Первое: сознание – это поток энергии и информации, который постоянно определяет нашу жизнь. Мы с вами сейчас разговариваем и обмениваемся энергией и информацией, а когда интервью опубликуют, этот поток будет направлен на тысячи людей – и это изучают антропологи и социологи. Нейроученые исследуют, как энергия и информация передаются через нейронные контуры в нашем мозге, когда кто-то читает это интервью. Между различными структурами (от отдельных нейронов до целых цивилизаций) всегда присутствует поток энергии и информации.
Второе – этот поток всегда связан с отношениями и всегда так или иначе проявлен в нас на уровне физического тела, воплощен в нашем теле.
И наконец, сознание – сложная система, у которой всегда есть три качества: открытость внешним воздействиям, склонность к хаосу и нелинейность. Но что же тогда сохраняет целостность такой открытой, нелинейной и склонной к хаосу системы? В теории комплексных систем это качество называется «самоорганизацией». Чтобы самоорганизация была возможна, в нас должна присутствовать способность осознавать эту сложную систему, направлять на нее внимание.
Вы часто используете термин «интеграция». Какой смысл вы в него вкладываете?
Д. С.: В контексте нейробиологии это значит взаимосвязь между различными отделами мозга – например, между правым и левым полушарием, между корой и лимбической системой. В контексте отношений это значит, что мы постоянно осознаем свои связи с другими людьми и качество этих связей. Для того чтобы любая система – от мозга до человеческого общества – могла функционировать гармонично, необходимо, чтобы выполнялись два условия. Должны быть отдельные элементы с конкретной специализацией. И между этими элементами должны быть налажены четкие, гибкие, работающие связи. Тогда система находится в состоянии интеграции – и мы воспринимаем это как гармонию. Когда я говорю об интегрированном самосознании, я подразумеваю, что в это определение включена необходимость связей с внешним и миром и другими людьми.
Иными словами, в вашем понимании наш мозг – это социальный орган, и для развития его структур нам необходимы здоровые, открытые социальные отношения? Это, на мой взгляд, непосредственно касается России. Мы – страна с разрушенными социальными связями, и наш мозг этого не выдерживает. Что мы можем сделать или изменить в этой ситуации?
Д. С.: На строение и работу нашего мозга оказывают влияние два главных фактора. Первый – генетика. Наш повседневный опыт не влияет на генетику напрямую, но оказывает существенное влияние на экспрессию тех или иных генов. Это называется эпигенетический регуляцией. Если мы посмотрим на русскую историю, то это крайне травматичная социальная история – войны, революции, репрессии.
Обширное немецкое исследование выявило, что внуки переживших холокост, хотя и жили в совершенно благополучной среде, были в разы более подвержены стрессу, чем контрольная группа. Например, их контуры мозга, которые активируются при опасности или голоде, были активны так же, как и у людей, которым в реальной жизни грозят опасность и голод. Мы храним эту память в своих генах, и она формирует наше субъективное восприятие реальности. Например, если во время репрессий люди не могли доверять буквально никому, даже близким родственникам, то сейчас потомки этих людей в России хранят в своих генах эту память. И тогда доверие будет трудно приживаться в таком обществе. Мы знаем, что стресс активирует эти эпигенетические механизмы. Социальные стрессы последних лет могли активировать в русских людях эти спящие реакции. И если вы это понимаете, то вы можете изменить эту ситуацию.
Второй фактор – это ранее детство. Мы знаем, опять же благодаря исследованиям, как самые первые впечатления у младенцев влияют на весь их жизненный опыт. Можно сказать, что если ребенок растет в ситуации интегрированных здоровых отношений, то и его мозг развивается интегрированным. Что значит – интегрированные отношения? Это значит, что родители способны чувствовать и понимать уникальные потребности своего ребенка, видеть и чувствовать его (то есть развили в себе майндсайт). Удовлетворяя эти потребности, они тем самым формируют у ребенка доверие к отношениям между людьми и к миру.
Значит, новые данные науки не отменяют давно известную роль привязанности?
Д. С.: Наоборот, только подтверждают ее! Я много лет изучал, как формирование здоровой привязанности в раннем детстве впоследствии влияет на здоровье и благополучие человека. И что меня совершенно потрясло – какое огромное, решающее влияние ранние механизмы привязанности оказывают потом на всю нашу жизнь. Именно от них зависит, будет ваш мозг развиваться здоровым или остановится в развитии.
