В детстве меня смущала и обескураживала традиционная фраза, завершавшая народные сказки о счастливой любви: «Они жили долго и счастливо и умерли в один день». Упоминание о смерти сразу после счастливой свадьбы воспринималось как что-то неуместное и пугающее. Шокировало и то, что смерть обоих влюбленных наступала в одночасье. И только гораздо позже я понял, что так выражалась наивная попытка коллективного сознания избавить героев от неизбежных страданий, вызванных смертью одного из любящих.
Выдающийся психолог и философ прошлого века Виктор Франкл, переживший гитлеровский концентрационный лагерь, утверждал, что человек способен выдержать что угодно при условии, что наделяет происходящее и собственные переживания сущностным смыслом. Он рассказал как-то на лекции, что к нему обратился его старый друг, незадолго до этого потерявший свою горячо любимую жену, с которой прожил долгие годы. Состояние друга было ужасным, и он спросил Франкла, по-видимому, безо всякой надежды на сколько-нибудь вразумительный ответ: «Скажи мне, с позиции твоих взглядов, есть ли смысл моих нынешних мучений и в чем он?»
Франкл задал ему встречный вопрос: «Что было бы, если бы жена пережила тебя?» «Ох, – ответил несчастный вдовец, – страшно представить, как бы она сейчас мучилась, не дай бог». «Вот видишь, – ответил Франкл – Поскольку смерть неизбежна и кто-то всегда умирает раньше, то твои страдания имеют тот смысл, что твоей жене не довелось их испытать».
По-видимому, именно для того, чтобы ни один из героев сказки о двух влюбленных, вступающих в счастливый брак, никогда не переживал такого горя, как смерть возлюбленного, им и предстоит умереть одновременно, когда-то в далеком будущем. Но сказка потому и сказка, что она может умолчать о том, что испытывают при такой одновременной их кончине другие близкие им люди…
Человек не уходит бесследно. После его ухода остается память о нем, и ее проявления бывают разными. Можно постоянно сокрушаться по поводу невосполнимой потери и жить в неизбывном горе. Но если отношения с близким давали ощущение счастья, то постоянно пребывать в горе, вгонять себя в него означает предавать свое прошлое, переплавляя все испытанное в тоску и боль. Каждое воспоминание о прошлом оборачивается не только сожалением, что эту радость уже не вернешь, но и самоупреком – как я могу теперь хоть чему-то радоваться, даже воспоминаниям?
Но вот что я заметил: иногда за такой безутешностью, не временной (что очень естественно), а постоянной, на всю жизнь, скрывается то, что прошлое в действительности не было таким уж безоблачным и отношения между людьми были сложными. Каждого из них поддерживала надежда, что все еще может измениться к лучшему. Смерть одного из них не только лишает другого такой надежды, но и оставляет его в пустоте. В таком случае постоянная неизбывная тоска связана не с воспоминаниями о счастливом и утраченном прошлом, а с тем, что, в сущности, так и не осталось в памяти ничего, кроме неосуществившейся надежды. И эта тяжелая ноша пустоты прошлого раздавливает и веру в себя самого, и надежду на счастье в будущем. Остается только страдать, что все закончилось, не успев по-настоящему начаться. Не является ли это страдание неосознанной попыткой замаскировать неполноценность прошлых отношений?
Если же у людей было ощущение подлинной близости, слияния душ и тел, то, конечно, неизбежен тяжелый первоначальный шок от потери и острый приступ горя, переживание утраты смысла. Но это состояние горя не остается навсегда, оно уходит. Из него обычно помогают выйти и вернуться к жизни живые воспоминания о счастье и ощущение связи с ушедшим, постоянный внутренний диалог с ним. Опыт счастливого прошлого может озарить будущее, помочь поверить в новые отношения без ощущения своего предательства. Покинувший этот мир родной человек все равно остается с тем, кому он всегда хотел счастья, но просто сейчас не может дать его сам. Люди, испытавшие подлинную близость, обращаются к счастливым периодам своего прошлого и черпают в нем силы для настоящего и будущего. И нередко они не боятся начать строить новые отношения с теми, с кем такие же отношения возможны. Вновь переживаемая близость озарена этим прошлым.
Именно этого желали бы нам любившие нас и ушедшие в иной мир, и они достойны такого увековечивания – в нашем вернувшемся счастье.
