«Обладая знаниями космических размеров, он не позволял себе смотреть свысока»
20 августа не стало талантливейшего человека, Ученого со всех самых больших букв ‒ переводчика, социолога, культуролога Бориса Владимировича Дубина. Многие напишут сейчас, каким он был поразительным интеллектуалом. Напишут том, что он первым открыл для нас Борхеса, о том, сколько знал языков и как потрясающе переводил стихи, каким глубоким аналитиком он был, как стоял у основ отечественной социологии вместе с покойным Юрием Александровичем Левадой... Моя же первая реакция ‒ нет, ну только не он, ну пожалуйста!..
Семь лет мне довелось вместе работать и общаться с Борисом Владимировичем во ВЦИОМе (затем «Левада-центре»), а главное ‒ учиться у него, не боясь смотреть снизу вверх с раскрытым от изумления ртом... И столько не успели мы, тогда еще молодые сотрудники, у него спросить, как и не успели поблагодарить за то удивительное время, когда можно было прийти в соседнюю комнату и понуро признаться в том, что ты ни-че-го не понимаешь в этом вот исследовании о книгах и почему именно этот русскоязычный роман россияне сочли самым великим... «Борис обладал авторитетом человека Культуры, редкой интеллектуальной щедростью», ‒ пишут на сайте www.levada.ru мои бывшие коллеги. Да! Я о том и говорю ‒ обладая знаниями в самых разных областях науки и культуры каких-то просто космических размеров, будучи лауреатом тысячи премий и кавалером разных орденов, огромным ученым, Борис Владимирович никогда не позволял себе ткнуть тебе твоим невежеством, посмотреть свысока, укорить в незнании каких-то прописных истин. Напротив, он готов был немедленно, вот тут, на коленке, сразу объяснить то, что ты не понимаешь, рассказать о том, чего ты не знаешь, и упомянуть то, о чем ты не догадываешься. Это редкое свойство, это удивительный дар. Когда я стала работать в Psychologies, то несколько раз обращалась к нему за экспертным комментарием или просила написать для нас колонку, что он охотно делал, ‒ будь то рассуждение на тему, что такое «модная литература», или умозаключение относительно того, почему нам нравится смотреть телесериалы. Борис Владимирович писал для нас и о том, что такое «настоящий мужчина» , он полагал, что настоящие мужчины ‒ те, кто готов брать на себя ответственность, а не перекладывать ее на других, кто честен с собой и другими, внимателен к жизни и людям, держит слово и ценит дело. «Их становится больше лишь тогда, когда общество в них действительно нуждается», ‒ писал он. Именно таким настоящим человеком и был Борис Владимирович, и как же ужасно сейчас потерять его, когда общество отчаянно нуждается именно в таких, как он.
Светлая память, дорогой Борис Владимирович.
Наталья Ким, обозреватель Psychologies
«Он никогда не говорил и не писал очевидного»
Есть люди, с которыми сама идея смерти как-то катастрофически не вяжется. Борис Дубин — из их числа. Мне повезло познакомиться с ним в студенческие годы, совершенно случайно — еще, по сути дела, не зная, кто он такой. Я сидела в библиотеке иностранной литературы, пустынной в разгар зимних каникул, и читала толстую книгу одного странного англичанина XIX века — благополучно (и небезосновательно) забытого путешественника и искателя новых стилистических форм. «Я никогда не видел, чтобы живой человек читал это занудство», ‒ внезапно услышала я над своим ухом. Я совсем уже собралась оскорбиться за своего англичанина — в то время я была им сильно увлечена, — как вдруг увидела в глазах моего непрошеного собеседника нечто совершенно отличное от типовых ожиданий: не желание продемонстрировать собственную ученость и уж точно не стремление завязать разговор, но самый настоящий, живой и горячий интерес к предмету. Интерес такой глубокий, острый и при всем том доброжелательный, что не откликнуться на него было просто невозможно.
Наш тогдашний разговор в библиотечном буфете длился два счастливых часа и от вдохновенной веселой перепалки плавно перетек к полному интеллектуальному примирению. Он не стал началом дружбы — после мы с Борисом Дубиным довольно часто встречались, но по большей части в формальной обстановке: иногда просто раскланивались, иногда спорили во время публичных дискуссий, иногда обменивались парой фраз. Но после той давней встречи я всегда знала, какой Дубин на самом деле: в нынешнем теплохладном мире он — один из очень немногих — сохранял в душе огонь истинного высокого любопытства — научного и человеческого. Он никогда не говорил и не писал очевидного: каждая его статья, каждое выступление было проникнуто жгучей потребностью разобраться, найти правду, понять суть. Именно поэтому его тексты (для меня самыми важными, разумеется, всегда были работы Дубина о социологии чтения) обладали редким для научных статей свойством вызывать пылкие споры и пробуждать мысль.
Наследие Дубина осталось с нами — и мы, я уверена, еще долго будем его перечитывать и перерабатывать, внутренне продолжая спорить, не соглашаться, аплодировать и — главное — двигаться дальше в намеченных им направлениях. Но вот как мы будем жить без него самого, без его внутреннего огня, без его любопытства и доброжелательности, без его уникальной способности погрузиться в самую суть привычных вещей и вынырнуть оттуда с каким-то новым, неожиданным знанием — этого я не знаю. Как представить мир без человека, который был сама жизнь, — этому нам еще предстоит научиться, и едва ли это будет легко.
Галина Юзефович, литературный критик
