Представьте себе выходной день. Семейные прогулки вдоль Рейна. На велосипедах, роликах, с детьми, собаками, инвалидными креслами. Не торопясь и стремительно, компаниями и по двое — с раннего утра, чтобы время не пропало даром. Часам к двум заполняется Beergarten — просторная пивная терраса на берегу. Народ паркует велики, подхватывает детские коляски, занимает свободные столы. Теперь внимание. Здесь важна последовательность действий. Вот супружеская пара средних лет — они:
- Устраиваются друг против друга.
- Тут же — можно подумать, иначе они упадут со скамейки — протягивают друг другу руки через стол.
- И только после этого(!) свободной рукой, не разнимая пожатия(!), принимаются листать меню.
Нет, вы не поняли. Еще раз. Один. Два. Три. Как будто эти мужчина и женщина неимоверно соскучились за время велопробега, или ребенок, которого они толкали в коляске перед собой, растворял их тепло, или отвлекали разговоры — и вот они дождались. Замечу, это супруги. Пары! Ибо они не единственные — есть совсем молодые, есть совсем пожилые, есть совершенно, как бы это сказать, не романтического вида, но бросающиеся подтвердить близость, очертить поле, предложить опору.
Скверик в центре Тбилиси. Мы сели перекусить в простеньком открытом кафе, судя по невероятному аромату, — традиционно вкусном. Несколько столиков занято иностранцами. Туристов — настоящих, с рюкзаками — в Грузии много. Сбоку от нас немолодые, но спортивного склада французы. Она сосредоточенно пилит хачапури. Он прихлебывает кофе и изучает карту.
В шаге от них на стул приземляется очень толстый добродушный грузин и принимается по-английски(!) интересоваться их впечатлениями. Он и она односложно отвечают. Грузина это не смущает — его задача выложить весь свой словарный запас, и он вполне доволен реакцией аудитории. Наконец он восклицает: «Вэлкам ин ауэр сити»! И разворачивается в сторону кухни. Пара заканчивает ланч, она упаковывает карту, он расплачивается, они дружно поднимаются и, как только оказываются рядом, берутся за руки. Уходят. Они только что пережили вторжение, покушение на свое privacy — но опасность миновала. Через пару шагов — я вижу это со спины — их пожатие становится крепче, — а как же — дальше чужой город, незнакомый маршрут, непредсказуемые встречи.
Рука в руке. В Москве этот жест, знакомый нам, судя по всему, только благодаря Микеланджело, почти наверняка изобличит иностранцев. Для русских он то ли слишком откровенная демонстрация чувств, то ли слишком болезненный крен от востока к западу — до того нам мила не близость, а дистанция между мужским и женским. Период токованья миновал — и фасеточное зрение отечественного мужчины, естественно настроенное на внешнюю угрозу, автоматически гаснет на рутинной лирике. Ежеминутная сноска на спутницу утомляет его, как катаракта. «Не маленькая, не дальтоник — авось сообразит, не отстанет, не навернется. Тут у меня страна в опасности».
Знаю, знаю — здесь целый список издержек, начиная от редуцированного рыцарства и до сегодняшнего демографического перекоса. Но черт возьми — я умею сама открывать дверь, надевать пальто, переходить дорогу и заваривать чай. Я не пропаду. Я просто грущу оттого, что в самой поэтической культуре так легко растворился этот простейший символ доверия и нежности! С поэзией сегодня, говорят, как никогда. Может, с доверием и нежностью что-то не так?
