Недавно одна дама-психоаналитик мне сообщила, что она готовит семинар на тему любви. «Какая прекрасная идея!» – ответила я. Что может быть важнее любви, которая все время занимает все наши мысли, – те, кто скажет вам, что не думает о ней, лгут, сами этого не осознают или пребывают в депрессии.
Я, конечно, не собираюсь писать заметки о любви. Уж очень обширная тема! Две тысячи лет о ней пишутся романы, и каждый год появляются все новые. Не говоря уж о песнях... Нет, дело в том, что когда мы с моей знакомой обсуждали ее семинар, то упомянули о страсти, и я обнаружила, что мы определяем ее по-разному. И мыслями по этому поводу я хотела бы поделиться с вами.
Мне кажется, что здесь противостоят друг другу две концепции. Первая (которой придерживалась моя собеседница) подразумевает, что страсть – лишь один из особенных моментов любви, который случается в ее начале. Знаете, это первое время, когда мы охвачены безумием, когда в нас пылает огонь, когда вся вселенная так эротична, когда мы улыбаемся всем подряд и чувствуем симпатию даже к угрюмым контролерам в автобусе. Независимо от того, насколько она сильна и как будет развиваться во времени, любовь – это избрание. Я тебя люблю, потому что ты – это ты, непохожий ни на кого другого, потому что мне все в тебе интересно, потому что, даже не представляя себе тебя ясно, я ждала тебя, хотя ты совсем неожиданный... В общем, чудо начала.
Некоторые считают, что от того, каким было начало, зависит долговечность возникшей пары, – может быть. Но страсть – это нечто иное. Мне кажется, она часто случается с нами, если мы в беде (сознаем мы это или нет) или когда нам не нравится наша жизнь, когда нам грозит печаль. Тогда страсть – это то внутреннее движение, которое изгоняет завладевшие нами силы смерти и отчаянно толкает нас к сексуальному желанию, к Эросу. На нас надвигалась меланхолия, а тут вдруг другой или другая, как навязчивая идея, заполняет все пространство наших мыслей.
Мы не думаем ни о чем, кроме него (нее), мы носим его (ее) в себе, и для печали в нас уже не найдется места – мы на время вырвались из объятий Танатоса. Это я называю отвлекающей функцией страсти. А тот предмет нашей страсти, тот мужчина или та женщина, кого мы так страстно желали, может оказаться, как часто выясняется потом, когда страсть прошла, «совсем не в нашем вкусе».
Так что мне кажется, что если любовь альтруистична (в смысле «обращена к другому»), то страсть, яростное утверждение живого желания против мертвящих сил, как раз нарциссична: она нацелена на самосохранение. Слова страсти – это на самом деле вовсе не «Я тебя люблю». Тот, кто охвачен страстью, утверждает другое: «Я не умру».
