Он избрал в свои учителя философа Людвига Витгенштейна. Его ремесло, так, как он его понимает, заключается в том, чтобы разобрать на части готовые идеи, как с помощью последовательного языкового анализа, так и рассматривая распространенные случаи. В его рассуждениях нет никакого пафоса, никаких интеллектуальных спекуляций. А еще ему совершенно не нужны преамбулы: вся сила его метода состоит в том, чтобы браться за проблему сразу.
Psychologies: «Я», «сам», «субъект», «индивид»… Все эти понятия часто смешиваются в обыденной речи. Они совпадают?
Винсент Декомб: Нет, тут есть фундаментальные различия. Один из важных вопросов такой: кто думает мои мысли? «Я», то есть это человеческое существо, индивидуум, имеющий физическую оболочку, или «чистое Я»? Увы, у нас нет критериев, чтобы опознать «Чистое Я». Что с ним происходит, когда я перестаю думать, например, когда я сплю? А когда мне в голову приходит новая мысль, откуда она мне приходит — от нового меня? Вот почему я предпочитаю говорить о субъекте. Субъект всегда отсылает к знакомому вопросу: «Кто?» Кто автор этого произведения? Кто устроил такой бардак на кухне? Субъект — это производитель действия. Вопросы задаются о третьем лице: я не задаю вопрос о субъекте, если я сам — автор произведения или тот, кто устроил бардак на кухне (если только речь не идет о патологии!). Наконец, индивид — это прежде всего логическая категория, которая отвечает на вопрос: сколько особей одного вида? Теперь попробуем помыслить о человеческой индивидуальности. Тут вся проблема в том, что мы отказываемся быть взаимозаменимыми. Эта озабоченность тем, чтобы отличаться от других, определяет большие пласты нашего существования: область права, чувства, даже вопрос о смысле нашей жизни.
Вы отказываетесь от идеи психологического «Я». Тогда каждый из нас, по существу, сводится к речи? Мы все — не более чем наша речь?
В. Д.: Нет, конечно, если у меня болит нога, речь тут ни при чем. Но все «купается» в языке, потому что наши чувства и планы не существуют, если у нас нет возможности их выразить. Любовь, к примеру, немыслима без возможности назвать любимого человека, упомянуть о нем, поговорить с ним… Беспокойство о будущем, страх смерти, все эти человеческие черты существуют только постольку, поскольку мы в состоянии представить себе область возможного: того, что может произойти или что могло бы произойти в прошлом, если бы… Мы слишком часто забываем, что язык — нечто большее, чем просто средство коммуникации. То, чего мы не можем выразить, о том мы не можем и помыслить. Все наши мысли, страсти, желания и потребности несут отпечаток языка.
Некоторые люди, страдающие афазией, лишены тех или иных способностей в сфере грамматики. Если они не в состоянии сказать «Я», значит ли это, что они не в состоянии воспринимать себя как индивидуальность?
В. Д.: Все зависит от того, затруднено ли у них только лишь произнесение слова «Я» или также затронута способность формулировать мысли. Если нарушения существенные, для них может оказаться невозможным формулировать мысли от первого лица. Мы наблюдаем утрату этой способности во многих случаях, когда речь идет о старении и угасании. Однако следует напомнить, что первое лицо не ограничивается местоимением «Я». Оно может проявиться в речевом обороте или в интонации. Если кто-то кричит «На помощь!» или просто молча отчаянно жестикулирует, «Я» не возникает в его речи, но подразумевается: некто просит, чтобы другие пришли к нему на помощь. Наконец, если кто-то утратил способность высказываться от первого лица, он тем самым стал слабее как личность, словно пережил ампутацию, но остался по-прежнему личностью.
Винсент Декомб
«Дополнение к субъекту. Исследование феномена действия от собственного лица»
Для чтения этой совсем не легкой для понимания книги следует основательно вооружиться, так как мы станем участником великой философской Схватки о субъекте, вместе с автором, французским философом Винсентом Декомбом, уничтожая метафизического субъекта и водворяя на его место субъекта постметафизического.
Многочисленные социологи и психологи интересуются тем, как каждый из нас становится индивидуумом. Что вы об этом думаете?
В. Д.: Социологи и психологи, говоря об индивидуации, впадают в своего рода спиритуализм. Они забывают, что индивида создает прежде всего его тело. С самого рождения мы все уникальные индивидуумы, потому что у каждого из нас есть собственное тело. В крайнем случае, можно было бы использовать понятие индивидуации, рассуждая о формировании плода, но уж точно не затем, чтобы описывать биографическую траекторию человека или формирование его личности. Индивидуация разыгрывается между возможным и актуальным, между тем моментом, когда я довольствуюсь фразой «Мне хотелось бы иметь ребенка», и тем моментом, когда я могу сказать: «У меня есть ребенок».
Про все остальное лучше говорить в терминах индивидуализации: он обозначает то, как каждый из нас развивает свои особые черты в атмосфере борьбы за престиж и признание. Мы хотим, чтобы нас принимали всерьез, чтобы у нас было наше собственное место, где никто не может нас заменить: эти желания вполне реальны, и социологи, естественно, должны их изучать. Но им не следует забывать: чтобы индивидуализация стала возможной, надо для начала существовать как индивидуум!
Тенденция к индивидуализации (и тем самым к индивидуализму) — насколько она характерна для нашего времени?
В. Д.: В любую эпоху и в любом обществе есть индивидуумы, которые отличаются друг от друга. Всегда родители знают, сколько у них детей, дают им имена, поощряют их… Но все дело в том, что отнюдь не желание отличаться от других в качестве индивидуума определяет индивидуализм. Его определяет желание общества возвести в ранг высшей ценности индивидуальную свободу, то есть высшую ответственность перед самим собой. Именно в этом смысле наш индивидуализм нов. Но нужно рассуждать и дальше. Индивидуализм часто преподносят как условие равенства. Иногда он принимает характер соревнования, в котором решается, что по-настоящему оригинально. Но ведь все не могут быть действительно оригинальны. Тогда возникает элита индивидуальности. Так что было бы ошибкой думать, будто борьба за признание непременно ведет нас к большему равенству.
Все большее распространение получает идея о том, что нет ничего постоянного, заданного раз и навсегда: всегда можно сменить работу, профессию, партнера, измениться самому. Высшей стадией индивидуализации было бы проживать последовательно несколько жизней, как герои компьютерных игр?
В. Д.: Разумеется, наша жизнь сегодня может вмещать много разнообразия: мы меняем место жительства, перемещаемся из одного социального круга в другой, от одного партнера к другому… Самые распространенные метафоры, описывающие это разнообразие, — это действительно возрождение, перевоплощение, вторая жизнь. Но что это значит в буквальном смысле? На самом-то деле мы все прекрасно знаем, что у нас только одна жизнь, потому что у нас есть только одно тело. По-моему, надо видеть и обратную сторону медали, пусть даже я покажусь моралистом. Можно пожить в разных странах, но это утомительно. Можно сменить профессию, но пройдя через безработицу. Можно за свою жизнь создать несколько брачных союзов, но потеряв то, что есть драгоценного в супружеском счастье. Наша пластичность и наша изобретательность колоссальны, но и они не в силах умножить число наших жизней. Верить в это означало бы попасть в ловушку.
Полностью интервью читайте на журнала Sciences Humaines.
Винсент Декомб (Vincent Descombes), современный французский философ, ведущий сотрудник парижской Высшей школы социальных наук (EHESS), лауреат Большой премии по философии Французской академии за книгу «Дополнение к субъекту» (2005 год). Среди его книг — «Расстройства идентичности» («Les embarras de l'identité», Gallimard, 2013) и «Современная французская философия» (Весь мир, 2000).
