Psychologies: Как возникла идея снимать этот фильм?
Тамара Трампе: Фильм «Моя мама, война и я» мы снимали в конце ноября 2012 года, так сказать, к моему семидесятилетию. Была только эта одна поездка, и через 13 дней весь материал был отснят. Маму мы снимали двумя годами раньше, когда делали фильм «Колыбельные». По замыслу она должна была появиться в фильме, но мы поняли, что кадры с мамой эстетически не вписываются в фильм, и положили материал на полку.
Я входила в объединение «Второй взгляд» — в нем состояли пять режиссеров и два оператора. Все мы мечтали о том, чтобы сделать что-то для телевидения. Тогда ничего не вышло, и спустя двадцать лет мы решили попробовать еще раз. Каждый должен был снять небольшой фильм, обыгрывающий тему какой-то из его предыдущих работ. В итоге удалось довести до конца только два проекта — «Пепе Муджика» («Pepe Mujica», 2015) режиссера Хайди Спекона и фильм о моей маме.
Что родители рассказывали вам о войне?
Т. Т.: Мама всегда избегала разговоров о войне. Но в какой-то момент она решилась говорить об этом. Она просто почувствовала близость смерти. Сорок лет назад я делала с ней интервью для радио, оно называлось: «Нет, ордена я не получила…». Но тогда мама в основном шутила. Отец тоже не рассказывал о войне. Он получил осколочное ранение головы и рано умер. У нас не было времени поговорить о прошлом.
Почему фильм начинается с фотографий вашей семьи?
Т. Т.: Фильм хотели начать с картины снежного поля, где я родилась. Но я сказала: «Ребята, я не хочу сразу раскрывать все карты». Тогда мы решили показать в начале фильма две семейные фотографии. На первой, сделанной в 1939 году, еще есть мой дед, на фотографии 1950 года его уже не было, как и двух его сыновей. У зрителя возникает желание отыскать на снимке людей, о которых в данный момент идет речь, он спрашивает себя, так кто же из них дедушка? Тот, что с сигаретой в руке? И в этот момент, когда от зрителя требуется предельная концентрация и он внимательно следит за повествованием, можно начинать историю. Теперь можно показать поле, где я родилась в 1942 году.
Какие чувства испытали там?
Т. Т.: Пока я не оказалась на этом поле, я не могла полностью осознать, что меня, только что родившуюся, мама могла оставить лежать на снегу. Было четыре часа утра, кромешная тьма, о ее беременности никто не знал. Для меня было большим счастьем произнести: «Мамочка, это такая большая твоя заслуга, что ты подняла меня и завернула в армейский полушубок — в мою первую одежду!»
Как видно из первых кадров, способ повествования очень важен для вас…
Т. Т.: Я люблю, когда начало фильма вызывает вопросы. В фильме «Белые вороны» ветеран Афганистана идет по полю, и никто не понимает, где это. Мне кажется, это здорово. Такие фильмы я обязательно досмотрю до конца. Если же тема обнаруживается сразу, я не могу усидеть и вскоре покидаю зал. На протяжении многих лет я работала в отборочной комиссии фестиваля DOK Лейпциг. Самое важное для меня при просмотре — увидеть индивидуальный почерк режиссера. Выбранная же им тема имеет для меня гораздо меньшее значение. Я никогда не отберу историю, плохо рассказанную, но обыгрывающую важную тему. Документальное кино — это в первую очередь кино, то есть искусство, а не журналистика. Поэтому я всегда ожидаю от режиссера его собственного, субъективного взгляда. Я это всегда пыталась найти.
Ваш фильм был с показан на многих кинофестивалях и тепло встречен самой разной публикой. У вас есть этому объяснение?
Т. Т.: Что мне кажется важным в нашем фильме, так это то, что в нем есть место и радости, и грусти, что можно действительно смеяться, что есть общение на равных и нет упреков. В том числе между матерью и дочерью. Это относится и к другим героиням фильма. Мне кажется, это здорово.
Фильм можно увидеть в Центре документального кино 15 ноября
Перевод: Виктор Тимофеев
