Psychologies: Когда в 2001 году вы открывали первую Галерею имени братьев Люмьер, фотография была интересна лишь узкому кругу специалистов. Вы это понимали и все-таки решились на этот шаг. Почему?
Наталья Григорьева-Литвинская: Наверное, это и было главным аргументом. Мне всегда казалось важным делать именно то, чего не делают другие. Более того, мы с самого начала отдали приоритет российской фотографии. Я поняла, что существует огромный объем ценных фотоматериалов, о которых никому ничего не известно. Это меня очень вдохновляло. Проект был амбициозный с точки зрения бизнеса, но это был и какой-то человеческий порыв.
Вы закончили Московский авиационный институт, потом получили MBA – казалось бы, ничего общего с искусством. Как вы стали куратором?
Н. Г.-Л.: Да, у меня нет ни искусствоведческого образования, ни семейной истории, связанной с арт-рынком. По образованию я математик. С одной стороны, все это помогает управлять галереей и, главное, уравновешивает творческий хаос всех тех людей, с которыми мы сотрудничаем. С другой стороны, все эти годы я работаю над собой, вижу все достойные европейские и американские выставки, дружу с их кураторами, участвую в международных фестивалях.
Любовь к искусству мне прививали с детства – водили в музеи, на выставки, рассказывали об истории и смысле увиденного. Поэтому, как только у меня появилась возможность создать место, которое могло бы тоже стать частью этой московской культурной жизни, я поняла, что должна осуществить этот проект.
Вы как-то сказали, что занимаетесь только коллекционной фотографией, и добавили, что это антоним слова «популярный». Почему для вас важно это противопоставление?
Н. Г.-Л.: Фотография – тот вид искусства, который кажется очень доступным. Каждый теперь немного фотограф. Но история выступает в роли «сита», через которое просеивается лишнее, – и остаются только шедевры. Для этого и существуют галереи и музеи: чтобы научить посетителя четко видеть эту границу. Мне бы хотелось развести те вещи, которые нас развлекают, радуют глаз, и те, которые становятся частью арт-истории. Прикладная съемка, которая заполонила сегодня рынок фотографии, безусловно, нужна, она украшает обыденность. Но популярность – быстро проходящее качество. А показывая ту или иную коллекцию в своей галерее, я рассчитываю, что эти работы войдут в историю. И через 20-30 лет они будут по-прежнему актуальны.
Что, на ваш взгляд, отличает обычную фотографию от той, которую можно отнести к высокому искусству?
Н. Г.-Л.: Гениальные фотографы имеют особый взгляд. И задача кураторов и искусствоведов – увидеть, какая работа уникальна для того периода, когда она была сделана. Предмет искусства ценен тогда, когда он дает новый взгляд на привычное, разрывает шаблоны.
Вы не раз подчеркивали, что вас привлекает именно исторический аспект фотоискусства. Почему?
Н. Г.-Л.: В российской фотографии есть важный, определяющий момент – каждый автор выражает через свои работы некую идею и даже идеологию. Например, в 20-30-е годы фотография искренне воспевает человека труда, заставляя верить в пресловутое светлое будущее. Эти мотивы были и у Родченко, и у Игнатовича. Человек на российской фотографии первой половины XX века – это набор штампов: вот улыбается молодая работница завода, а вот трудится строитель. Фотографы снимали это совершенно искренне, потому что разделяли ту идею, которая объединяла советское общество. Именно в ту эпоху зарождается конструктивизм и ракурсная съемка, появляются шедевры, которыми мы гордимся сегодня.
В 2008 году мы сделали большой проект, посвященный 60-70-м годам, издали Антологию российской фотографии того периода. Даже репортажные съемки одних и тех же событий были абсолютно разными. Кто-то искал лица, кто-то – иронию, кто-то – эмоции. И все это в совокупности создавало картину жизни целой страны. Оттепель совершенно перевернула взгляды на фотографию. Мы увидели на снимках влюбленных девушек, взгляды людей друг на друга, какие-то живые эмоции. Даже известные персонажи стали выглядеть на снимках иначе. И это завораживает до сих пор. Например, наш проект «Иконы 60–70-х» вызвал огромный ажиотаж именно среди молодой публики. Мы спрашивали молодежь, что их так привлекает, ведь в большинстве своем они видели эти лица впервые. И они отвечали: «От этих фотографий идет такой позитив, которого мы никогда не видели. У этих людей необыкновенные глаза. Теперь нам хочется жить в ту эпоху». Фотографы сумели уловить эпоху больших надежд и запечатлеть это настроение на снимках.
Долгое время советские фотографы были оторваны от мировых процессов в фотоискусстве. Как это на них повлияло?
Н. Г.-Л.: Парадоксально, но это лучшее, что могло случиться с российской фотографией. Хотя в 60–70-х наших авторов стали вывозить на международные выставки, такая практика была скорее исключением, мало влиявшим на общую картину. Когда 25 лет назад «стена» рухнула, выяснилось, что наша самобытность, с одной стороны, нам мешает – потому что мы не понимали, как развивалось все эти годы искусство в других странах. А с другой стороны, железный занавес помог нам отгородиться от плагиата. Советские авторы создавали уникальные кадры, среди них было множество самородков, на которых не влияла ни мода, ни мировые тенденции, ни кураторы музеев, ни заказы галеристов. Поэтому сегодня если мы показываем российский авангард или конструктивизм, то это уникальный авангард или конструктивизм, лишенный повторений и клише.
В 1990-е все изменилось. Российские фотографы вдруг поняли: то, чем они занимаются, во всем мире давно стало бизнесом. Стали посещать аукционы, выставки, знакомиться с тем, что на тот момент было популярным… и все копировать. Причем, я думаю, они делали это не специально – просто на них обрушилось мощное влияние западного рынка. В какой-то момент мы потеряли свою индивидуальность, и лишь в последние пару лет я стала замечать, что российская фотография снова учится говорить собственным языком. А на протяжении двухтысячных почти не было современных российских авторов, с которыми мне бы хотелось работать. Когда мне приносили очередную папку фотографий, единственное, что я могла сказать: «Простите, но это уже было». Ни один кадр не захватывал дух.
Вы сказали, что по снимкам разных авторов можно составить портрет исторического периода. Какой портрет современной России «рисуют» ее фотографы?
Н. Г.-Л.: По моим ощущениям, большинство современных авторов говорит о болезни нашего общества. Мы «болеем», но смотрим на это по-разному: кто-то иронизирует, кто-то пытается рассказать о наших недугах Западу. А кто-то вовсе уходит от социальной тематики. Болезненность становится особенно очевидной, когда сравниваешь нашу фотографию с китайской, например. На снимках китайских авторов тоже виден сложный поиск пути – индивидуального и общественного. Но в этом поиске много надежды и желания создавать новое и смелое. А российскую фотографию легко узнать по трагизму, по усмешке над собой и, главное, по ощущению безысходности. В ней сегодня много грусти. Даже снимки 90-х, хотя картинка могла быть ужасающей или отталкивающей, были полны веселья, какой-то отчаянной радости. На фоне «чернухи» и «треша» с фотографий девяностых на нас смотрят лица, полные надежды. Яркие примеры – уже классик московской фотографии Игорь Мухин или Сергей Борисов. Но к началу века все угасло – исчезла «чернуха», но ушла и надежда. На их место пришли безжизненные красивые картинки с претензией на арт-ценность.
Как вы видите сегодня свою роль куратора? Вы проводник в мире искусства, переводчик, который объясняет его смыслы?
Н. Г.-Л.: Моя миссия сейчас – рассказывать об истории российской фотографии. Другая важная задача – глубокое погружение в арт-фотографию для всех тех, кто приходит в галерею с целью приобрести работы. Каждая выставка, которую делает сегодня Центр, – это книга, которая рассказывает историю со своим началом, сюжетом, концовкой. Если человек посмотрел фотопроект, но остался равнодушен, значит, это наш провал. Для меня важно, чтобы наши посетители получали и визуальную, и историческую информацию. А главное, чтобы у них в результате возник вопрос. К нам, к друзьям, к самому себе – не важно. Поэтому я стремлюсь отбирать тех авторов, которые могут вызывать вопросы и эмоции.
Галерея имени братьев Люмьер начала свою работу в одном из залов Центрального дома художника в 2001 году. А спустя 9 лет на территории бывшей кондитерской фабрики «Красный Октябрь» открылся Центр фотографии имени братьев Люмьер. Сейчас здесь параллельно проходят три выставочных проекта, здесь же расположена галерея, работающая с коллекционерами, издательство, которое специализируется на советской и российской фотографии, и магазин, где можно найти всю лучшую литературу о фотографии и искусстве от лучших мировых книжных издательств.
Подробнее можно узнать на сайте Центра lumiere.ru.
