«Миллениалы», «поколение Y», «поколение «Я» — так называют тех, кому сегодня 20–30 лет. Никто пока не знает, как они проявят себя. В России многие связывают с ними надежды на перемены. Оправданы ли они? Об этом размышляет Наталья Зоркая — социолог, ведущий научный сотрудник Левада-центра.
В 2014 году компания Hays опубликовала результаты масштабного исследования, посвященного карьерным устремлениям и ценностям поколения, чье профессиональное становление пришлось на 1990–2000-е годы. Опрос в странах Европы и Америки показал: карьера и стабильный заработок для них не так важны, как желание жить полноценной жизнью и получать удовольствие от работы. Само понятие «карьера» уходит из их лексикона. Работа — скорее жизненная потребность, чем средство заработка.
Результаты по России оказались заметно иными. Для российских представителей «поколения Y» в работе важнее материальное вознаграждение (64%) и возможность быстрого карьерного роста (40%). Для 58% идеальный руководитель — распределитель задач, начальник, готовый взять на себя ответственность. Лишь 7% хотели бы решать задачи в команде, где нет явного лидера. В то же время для 72% важно, чтобы работа была интересной. А 76% при этом мечтают об открытии собственного бизнеса*.
Psychologies: Откуда такие различия, чем их можно объяснить?
Н. З.: На первом месте у «поколения »Я» в России стоит именно материальная обеспеченность. Это понятно. Мы всегда желаем того, чего нам больше всего не хватает. Взросление этих людей происходило в сложных условиях. Жизненный уровень по стране в целом довольно низкий. В 2006 году у нас был опрос: 40% молодых людей уже работали, будучи студентами. Многие вынужденно, чтобы обеспечить семью. Но постепенно это перерастает в желание иметь собственные деньги, быть независимыми. Жизнь сконцентрирована в городах, а там дорогая жизнь, дорогой досуг. Поэтому зарплата, оклад — очень сильный стимул. Карьерный рост и возможность заниматься чем-то важным и интересным отходят на второй план. Наши исследования показывают: желание найти работу по душе чаще всего декларативное. Это видно по тем сферам, в которых молодежь хотела бы работать: банковское дело, юристы, в последнее время чуть больше врачи. Молодой человек стремится поступить на экономический или юридический факультет, но это не означает, что его интересует право и экономика. Многие выпускники идут работать не по специальности, часто меняют место работы. Вообще, качество образования, важность получения навыков ценится очень низко. В результате размываются ценности профессионализма.
Н. З.: То есть молодежь не стремится к самореализации?
Профессиональное самосознание отступает на второй план, когда успех измеряется в основном материальными составляющими. Образование воспринимается как способ «выйти в люди». В этом смысле, конечно, поколение 18–30-летних очень эгоистично. Сознание, что они могут приносить пользу обществу, у них развито очень слабо. В этом есть и заслуга родителей. Они вкладывались в то, чтобы выживать, вытягивать детей, потеряв при этом какие-то более высокие цели и идеи. Ценностный потолок снизился до уровня «выжить и заработать побольше». В семье закладывалась именно такая модель. В такой обстановке и образование, и профессиональные навыки становятся не самоцелью, а инструментом достижения благосостояния. Поэтому качество обучения тоже низкое. Очень характерно, что главные установки при выборе работы — доход и нежелание принимать на себя ответственность. Лучше быть клерком в банке, чем менеджером.
* Данные исследования опубликованы на сайте компании Hays, hays.com
А как же желание заняться собственным делом? Разве это не показатель инициативности, готовности рисковать?
Н. З.: Разговоры о бизнесе — тоже декларативные. Очень большая доля молодых людей говорит, что они хотели бы иметь собственный бизнес. Так было и десять лет назад. Но когда мы начинаем смотреть реальную картину, берем тех же респондентов уже в возрасте 30–40 лет — выясняется, что доля бизнесменов не растет. Она остается на уровне тех 11%, которые уже имеют собственный бизнес. Пока они молоды, они считают, что им удастся что-то изменить. Но потом встраиваются в систему и повторяют те модели, которые видят вокруг, в поведении других. Это, по сути, представление о стабильной жизни, свойственное еще советскому времени. Сейчас фаза общества именно такая.
Как это сказывается на обществе в целом?
Н. З.: Получается интересная картина. Личное благополучие вроде бы растет. Появляется даже нечто похожее на средний класс, который выступает главным потребителем и задает тон в обществе. Но у этого класса нет лица, нет никакой идеи, активной позиции. Зато есть недовольство своим положением. Они ориентированы на западные стандарты жизни, но вынуждены жить здесь. Например, по нашим данным, 40% этих людей хотели бы эмигрировать, но лишь 2% реально что-то делают в этом направлении. Расхождение слова с делом — очень характерная черта этого слоя. Они живут с сильным ощущением нестабильности: сейчас им хорошо, но что будет потом? Они боятся активности, потому что знают, что могут легко потерять свое благополучие. Им проще приспособиться к системе, чем пытаться ее изменить. Поэтому, когда мы проводим опросы на тему, какие черты присущи русским людям, одно самых популярных определений всегда — «терпеливые». Вот это и есть готовность приспосабливаться. Но терпение всегда несет в себе оттенок скрытой агрессии. Мы терпим, стиснув зубы.
Читайте также:
Возможны ли какие-то изменения?
Н. З.: Пожалуй, главный сдвиг произойдет тогда, когда эти люди осознают свою роль в обществе. И прежде всего — свою ответственность. Отношение к слабым — показатель уровня солидарности в обществе. Сейчас возникают какие-то социальные инициативы, проекты. Это уже говорит о том, что рождается новое представление об обществе. Но пока эти изменения идут очень медленно, общество у нас очень разобщено. В социологии есть понятие «аномия» — ситуация разрыва между потребностями людей и возможностью их удовлетворить. Состояние аномии опасно тем, что оно влечет за собой распад системы ценностей и норм, которые дают какие-то гарантии. Сейчас нам грозит именно это.
