Мальвины
Если вы хотите увидеть первых московских красавиц, из «бывших» (не бывших, бывших красавиц не бывает), а просто первых, расцветших лет сорок тому назад, – садитесь в троллейбус.
Только не в Б и не в 10 – эти ходят по кольцу и подбирают пассажиров всяких, не очень нас интересующих. Вы садитесь в 1-й или в 12-й – именно в них и едут наши красавицы по Тверской, бывшей улице Горького, бывшему Броду.
Чуть постаревшие, с седыми голубоватыми волосами – Мальвины, конечно, уже без Пьеро, и без когда-то безжалостно оставленного Буратино…
Едут они, наверное, в какую-нибудь поликлинику, чаще всего в Глазную – что между Триумфальной и Пушкой, или в собес, или за билетами в зал Чайковского, или в дорогущий Елисеевский. Охотно разговаривают друг с другом или с более молодыми, но внимательными попутчиками, безошибочно выбирая коренных москвичей, с кем еще можно поделиться сожалением по поводу утраченного города.
«А я жила вон в том доме, видите балкончик на третьем этаже? А в 70-х нас на Речной переселили, улица Флотская, знаете? Никто не знает… Нет, там совсем неплохо… Воздух… Но я все равно сюда езжу, когда могу…»Однажды две, видимо, не самые близкие приятельницы, разговорились рядом со мной. Одна другой, заботливо: «Что-то вы неважно выглядите. Должно быть, плохо себя чувствуете? И цвет лица… Печень не беспокоит?» «Нет, нет! Все в порядке, я просто немного устала. Я, знаете, обычно гораздо лучше выгляжу. А сегодня и шляпку не ту надела. Эта меня грустит».
Так и сказала: «грустит». И все оправдывалась будто, сдвигая шляпку на тщательно нарисованную бровь…
Люли и кудесницы
Мужчина терпеливо и ласково объясняет по телефону какой-то Люле, почему он именно так, а не иначе редактирует ее текст, присланный на какой-то там адрес. Текст музыковедческий. Я мало в этом разбираюсь, однако понимаю, что мужчина – толковый, а Люля – красивая. Иначе бы он давно сорвался. Пожилая дама с высоченной белой орхидеей в горшке: «Я больше никого не пропущу, еще цветок мне поломают, а я врачу везу. Себе бы ни за что не купила. Я – травматологу. Она мне три руки залечила. Или даже четыре... Как-как? Ломаюсь я часто, а она – кудесница!»
Украшение города
Едем от Моссовета к Белорусскому. Сажусь рядом с пожилой, очень пожилой женщиной. Она все еще красива кавказской или просто южно-русской красотой: брови ее черны, глаза блестят, седые волосы аккуратно убраны под кашемировый платок с турецкими огурцами.
Спрашивает меня: «Вам не мешает мой рюкзак? Ну, тот, что у меня за спиной? Так надоело в руках таскать сумки». «Нет, что вы! Совершенно не мешает!» «А как вам нравятся эти деревья, украшенные лампочками? В прошлом году с бОльшим вкусом украшали, а в этом, видимо, пригласили кого попало, никакого стиля не выдерживают». «Да-да-да». «А вот здания подсвечены прекрасно. ЦУМ особенно. Большой театр – чуть похуже. А Дворянское собрание, вот обратите внимание, превосходно!» Я со всем соглашаюсь, охотно поддакиваю и слушаю. «Знаете, и в Подмосковье стали украшать. Но там другой губернатор. А я бы Лужкова вернула, чтобы он исправил свои ошибки с Александровским садом. Но сейчас! Что понаделали с этой плиткой? Я уже несколько раз рухнула бы со своими сумками, если бы не добрые люди! Подумайте: четыре сумки, рюкзак, и сама! Это же сколько получается? Ха-ха! И ведь так каждый день!» «А что нельзя, чтобы не каждый день? – наконец спрашиваю я. «Нельзя...» «Простите, я выхожу. Всего вам доброго!» Выходя из троллейбуса, обращаю внимание на огромные дорожные сумки, перехваченные проволокой и веревками, которые стоят у ног моей собеседницы с другой стороны сиденья. И тут я поняла, что она – бездомная.
Слава
Вошел в троллейбус человек, поразительно похожий на Константина Эрнста – рост, милолицость, русоволосость, взгляд… Но тут же все мои ассоциации закончились! Потому что человек этот высоко, сообразно росту, задрал ногу и легко перешагнул валидаторный шлагбаум.
Затем плюхнулся на переднее сиденье, моментально вдавив его назад, во второй ряд. Во втором ряду сидела я и наблюдала сие действо с нескрываемым ужасом, тем более что коленки мои оказались тоже вдавленными. У противоположной стенки сидела дама, тут же оперативно забаррикадировавшая себя сумкой-тележкой.За окном темнело. Слева, на Ленинградке котлованно чернело то, что осталось от Второго часового завода. И лишь забытая неоновая надпись на останках кирпичного дома бессмысленно мигала: «Слава».