«В детстве я любила американские и английские книги. Они возбуждали мое воображение. Они открывали мне новые миры. Но из-за них я не знала, что такие люди, как я, могли существовать в литературе.
Лет в семь я стала сочинять рассказы. Все мои персонажи были с белой кожей и голубыми глазами. Они играли в снегу. Они ели яблоки. Они много разговаривали о погоде: «Как прекрасно, что солнце вышло из-за туч». И это при том, что я никогда не выезжала за пределы Нигерии. У нас не было снега. Мы ели манго. Мы никогда не разговаривали о погоде, потому что в этом не было нужды. Открытие африканских писателей спасло меня от обладания одной-единственной точкой зрения о том, что такое книги.
Годы спустя я уехала из Нигерии, чтобы учиться в американском университете. Моя соседка была в шоке от меня. Она спросила, где я научилась так хорошо говорить по-английски, и смутилась, когда услышала, что в Нигерии английский является официальным языком. Она спросила, можно ли ей послушать «музыку моего племени», и была очень разочарована, когда я достала кассету Мэрайи Керри. Она предполагала, что я не знаю, как пользоваться кухонной плитой.
У моей соседки была единственная точка зрения об Африке. Эта единственная точка зрения не допускала, что африканцы могут быть хоть как-то похожими на нее. После того как я прожила некоторое время в США, я начала понимать отношение моей соседки ко мне. Если бы я не выросла в Нигерии и знала об Африке лишь из популярных источников, я бы тоже думала, что Африка – это место с красивыми пейзажами, красивыми животными и непонятными людьми, которые воюют в бессмысленных войнах, умирают от нищеты и СПИДа, не могут говорить за себя и ждут, чтобы добрые белокожие иностранцы спасли их.
И я начала осознавать, что моя американская соседка, должно быть, на протяжении своей жизни слышала и видела разные версии этой истории. Как и один профессор, который счел, что мой роман не был «подлинно африканским». Он сказал мне, что мои персонажи были слишком похожи на него, хорошо образованного мужчину среднего достатка. Мои персонажи умели водить машину. Они не умирали от голода. Из-за этого они не были «настоящими» африканцами.
У меня было очень счастливое детство, полное смеха и любви, в очень дружной семье. Но у меня также были дедушки, которые умерли в лагерях для беженцев. Мой двоюродный брат Полле умер из-за недоступности хорошей медицины. Один из моих ближайших друзей, Околома, умер в авиакатастрофе, потому что у нас не хватало воды для пожарных машин. Я выросла в условиях репрессивного военного правительства, которое обесценило образование, и из-за этого мои родители не всегда получали зарплату. Я помню, как с нашего стола исчез джем, потом маргарин, потом хлеб стал слишком дорогим, потом молока стало меньше.
Все эти истории сделали меня тем, что я есть. Но делать акцент только на отрицательных моментах – значит забыть весь мой остальной опыт и упустить из виду многие другие истории, которые сформировали меня. Единственная точка зрения создает стереотипы. Проблема стереотипов не в том, что они ошибочны, а в том, что они неполные. Они превращают одну историю в одну-единственную.
Я всегда считала, что невозможно найти сходство с местом или с человеком без того, чтобы найти сходство со всеми рассказами того места или человека. Последствия формирования единственной точки зрения в том, что она лишает людей человеческого достоинства. Из-за нее нам труднее признать равенство людей. Она подчеркивает, насколько мы разные, а не то, насколько мы похожи».
Лекция прочитана на конференции
