В работе каждого из них слово – инструмент очень важный. Врач сообщает пациенту о тяжелой болезни; учитель налаживает контакт с учениками, сохраняя дистанцию; режиссер своими фильмами помогает нам понять нашу жизнь... Они умеют общаться бережно и честно, но при этом оставаться самими собой. Есть ли предел для их правды?
ИНОГДА УМЕНИЕ ДОНЕСТИ СВОЮ ПРАВДУ БЕРЕЖНО И ОТКРЫТО, НЕ ПРЯЧАСЬ ЗА СЛОВАМИ И НЕ ИЗМЕНЯЯ СЕБЕ, – ЧАСТЬ ПРОФЕССИИ.
Этот вопрос очень важен для них. «Я не скрываю своих убеждений и политических взглядов, но урок есть урок, – считает Алексей Кузнецов, учитель истории и обществознания. – Если ученик поинтересуется моей позицией после урока и я знаю, что мой ответ будет правильно понят и не пойдет ему во вред – ему, а не мне, это важно, – я отвечу». Сообщая пациентам тяжелый диагноз, Ирина Котова, хирург-эндокринолог, во время разговора больше говорит не о болезни, а о том, какие есть возможности ее победить. В документальных фильмах, обнажающих реальность нашего времени, режиссер Елена Погребижская не показывает шокирующие кадры из этических соображений. Ее цель – помочь своим героям. «Благодаря моим фильмам кто-то прожил немного дольше, кому-то нашли лекарство, кому-то деньги… А фильм о жизни детей-сирот в обычном интернате вызвал большой переполох, и в правительстве обещали изменить законодательство о сиротах». Важнейшая связь между людьми выстраивается именно через слова. Она хрупка, потому что соткана из эмоций, страха, недоверия. Поэтому приходится идти на компромиссы, что-то оставлять за кадром...
«Зачастую вопрос заключается не в том, сказать правду или нет, а в том, как ее сказать, – комментирует экзистенциальный психотерапевт Светлана Кривцова. – Марк Твен писал, что правду надо говорить так, как подают пальто, а не швырять в лицо, как мокрое полотенце. Говорить нужно не торопясь, не формально, уважая того, кто стоит перед тобой». И имея достаточно уверенности в себе, чтобы отваживаться на смелые, болезненные или шокирующе-откровенные слова.
«Я говорю то, что думаю и во что верю»
«Документальный фильм – это не фиксирование реальности. Это, во-первых, художественное произведение, а во-вторых – исключительно авторское. То есть все же условная действительность. А значит, и условная правда. Если я как автор выстраиваю в фильме свои координаты – где добро, а где зло, – это вовсе не означает, что все будут считать так же, как я. Особенно те, кто, с моей точки зрения, находятся на стороне зла. В фильмах я не показываю все, что было снято. Из этических соображений – как в репортажах о войне не показывают убитых крупным планом… Кроме того, не все, что я вижу как профессионал, может выдержать зритель. Думаю, есть люди, которые вообще не готовы увидеть правду. Но зрителя я не берегу – жизнь вообще не сахар. И есть ли смысл от нее беречься?
Наверное, я вхожу в маленький процент людей, которые в своей жизни врали минимально. До меня еще в детстве дошло, что не врать выгодно, потому что создает репутацию. И потом – я просто не умею. Если и вру, то так явно, что тут же потеряюсь, если мне задать хоть один наводящий вопрос. Так что получается, у меня нет выбора. Чужое мнение мне меньше интересно, чем мое, и главный авторитет для меня – тоже я. Поэтому я говорю, что думаю, и делаю то, во что верю. Хотя за свои фильмы получаю немало критики – однажды даже вывесила в ЖЖ целую подборку недовольных писем-откликов. Чтобы они перестали меня задевать…»
* Ее фильмы «Продавец крови» (2008), «Доктор Лиза» (2009) стали лауреатами премии ТЭФИ; лента «Мама, я убью тебя» вышла на экраны в 2013 году.
«Ученикам врать недопустимо»
«Правда важна в принципиальных случаях. А в быту я всегда стараюсь ориентироваться на обстоятельства и на людей, с которыми общаюсь. И совершенно спокойно могу соврать – будем считать это формой вежливости. Предположим, мне предлагают поговорить, а я считаю, что этот разговор не нужен, и буду стараться его избегать – говорить, к примеру, что сегодня не могу, хотя и мог бы... Но врать ученикам – совершенно недопустимо. Есть большой риск утратить их доверие. Мне, например, нельзя заниматься пропагандой борьбы с курением: я курю, и они об этом знают. С другой стороны, я могу о чем-то умолчать или похвалить ученика, хотя понимаю, что ничего особенного он не сделал. И это не будет враньем. Это попытка добавить человеку уверенности в себе. Когда я завышаю оценку – а такое случается, – чтобы оценить старания, а не знания, я найду возможность объяснить ученику, что получилось плохо и над чем надо поработать. Если же я узнаю, что ребенок собирается сдавать историю в вуз, а знаний ему явно не хватает, я сообщу ему об этом, заранее приготовив для него альтернативу: «Удивился, когда узнал, что ты хочешь поступать на истфак, я был уверен, что твоя стихия математика». Такие разговоры можно вести только один на один, дружелюбно – кому-то положить руку на плечо, с кем-то сесть рядом… И все-таки учителю не так часто приходится придумывать, как сказать неудобную правду. У меня всегда есть возможность отказаться что-то обсуждать, и дети обычно прекрасно понимают почему».
«Важно дать место надежде»
«И в сотый раз говорить пациенту о том, что у него рак, не легче, чем в первый. Ведь для большинства людей этот диагноз звучит как приговор. Но сейчас стало легче – появились эффективные методы лечения. Поэтому когда я сообщаю диагноз, то говорю не только о болезни, но и о перспективах. Еще перед операцией рассказываю, какие есть варианты, если все окажется не очень хорошо. А получив результаты исследований, каждый раз прокручиваю в голове: как сообщить диагноз именно этому человеку? Неприятные известия люди воспринимают по-разному: одни способны к любой информации относиться спокойно, другие переживают, даже если нет особого повода, а третьи ничего не слышат и не понимают, потому что полностью закрыты от негативной информации. С такими людьми больше всего хлопот: мне всегда непросто даже один раз сообщить о том, что найдены раковые клетки, а каково сказать это десять раз подряд, только в разных вариантах? И все равно человек может не поверить и не понять, насколько это серьезно. И тогда приходится использовать последний вариант – говорить прямо, что называется, в лоб. Но не пугать, а настаивать на том, что нужно очень серьезно заняться своим здоровьем. Важно при этом давать надежду, иначе у человека будет шок и он может не захотеть лечиться. Впрочем, не могу сказать, что люди впадают в панику, узнав о диагнозе. Некоторым, наоборот, становится легче. А есть те, кто вообще не приезжает за результатами. Недавно я прооперировала женщину и знаю, что, если она не примет меры, через полгода ей будет совсем плохо. Что делать: искать ее, чтобы сообщить, или не тревожить, если таков ее выбор? Вот в чем вопрос…»
