«Мне со школьных лет знакомо доверие к чистой странице. На олимпиаде по литературе я, прежде чем сдать сочинение, пододвинул его для проверки однокласснику – соседу по парте. «Зачем ты все это им написал?» – с недоумением спросил меня мой товарищ, имея в виду чрезмерное, дневниково-личное и неуместное, на его взгляд, содержание моего опуса. Так что у моей литературной откровенности немалый стаж. Я выделил эпитет «литературной», потому что в жизни я человек довольно закрытый. Но и в столбик, и в строчку я непроизвольно вышиваю по автобиографической канве; как быть – у каждого свои повадки. Для меня с работой именно в таком ключе связаны отрадные побочные эмоции: иллюзия, что мои писания появляются на свет сами собой – будто жизненный опыт выпадает в осадок и кристаллизуется, а я лишь на подхвате. И изредка – драгоценное чувство удачи, счастливого случая. Картежники, вероятно, знают этот хмель везения.
Со стороны может представляться похвальным, что автор не стесняется безыскусно выкладывать перед публикой все как есть – начистоту. Странная, получается, безыскусность – с целым обозом ухищрений, ремесленных навыков и правил игры! Поправка на игру и дает автору свободу пускаться в откровенности. Ведь делясь с кем-либо в многолюдном собрании заветными переживаниями, мы понижаем голос, а со «сцены» искусства все то же самое может говориться во всеуслышание.
Что же касается терапевтического эффекта исповедальной лирики… Один из самых проницательных отечественных поэтов – Баратынский писал: «Болящий дух врачует песнопенье. Гармонии таинственная власть Тяжелое искупит заблужденье И укротит бунтующую страсть. Душа певца, согласно излитая, Разрешена от всех своих скорбей; И чистоту поэзия святая И мир отдаст причастнице своей». Исходя из своего опыта, я понимаю это прекрасное стихотворение довольно прозаически. Если для кого-то поэзия стала всепоглощающей страстью, писание стихов может на какой-то срок приглушить болезненные переживания, подействовать как успокоительное, привнося собственный гармонический строй в смятение авторских чувств. Впрочем, поэзия далеко не единственная панацея от черных дум, иначе поэты, как один, были бы краснощекими сангвиниками, а не плаксами. Например, французский мыслитель Эмиль Чоран считал, что лучший способ одолеть тягу к самоубийству – выучить иностранный язык. Но в лирике душевные травмы запросто идут в дело, становятся предметом разговора – и это сбивает с толку. Как если бы мы ожидали, что врач и болеет как-то по-особому, раз он накоротке с нездоровьем.
И еще, напоследок. Один умный старик процитировал при мне слова давным-давно умершего человека, большой в свое время знаменитости: «Поэзия утешает, не обманывая». Уже и того умного старика нет в живых, и я неудержимо старею, а эти слова по-прежнему кажутся мне замечательными – будет жаль, если они забудутся».
