Узнать, который теперь час, для любого из нас не проблема – достаточно лишь бросить взгляд на экран мобильного, компьютера, приборную доску автомобиля или на одно из бесчисленных уличных табло. И все же, признавая удобство мигающих и светящихся цифр, многие из нас по-прежнему неравнодушны к наручным часам. Это особое удовольствие – носить их, ощущая на запястье браслет, разглядывать циферблат или стараться уловить невидимое движение тонкой стрелки. «Часы – странная игрушка для человека, – размышляет философ Наталия Исаева. – Своеобразное memento mori, которое мы с поразительным упрямством носим на руке…»
Классическая механика
Вероятно, одна из причин нашей верности наручным часам заключается и в том, что сегодня основная их задача – определять уже не столько единые для всех нас промежутки времени, сколько личный стиль каждого их обладателя. В истории человечества немного найдется предметов, которые во все века пользовались таким вниманием художников, ремесленников, ювелиров. И разумеется, страстных коллекционеров. Так, например, среди них есть те, кому дороги модели лишь одной какой-то марки. Других восхищает такое их качество, как сложность: название не важно, главное – изощренное великолепие механики. Есть коллекционеры турбийонов, минутных репетиров, вечных календарей и прочих невероятных механизмов, благодаря которым часы всегда были синонимом самой тонкой и мастерской работы.
«Наручные часы можно рассматривать и как феномен культуры, – напоминает Карлос Росильо (Carlos Rosillo), один из основателей марки Bell & Ross. – По сути, это предмет, который мы постоянно носим с собой и который напоминает нам о том, что время идет и проходит. Мне лично особенно интересны механические часы: на мой взгляд, у них есть философское измерение, которое выходит за рамки чисто потребительской ценности. Мы всегда воспринимаем их как вещь благородную, долговечную, несущую в себе традиции. Такие часы мы передаем по наследству – на моем письменном столе лежат карманные часы с минутным репетиром, которым уже исполнилось более двухсот лет. А где окажется через два столетия большинство тех сиюминутных вещей, которыми мы пользуемся сегодня?» Такое наше особое отношение уловили и Дома высокой моды, которые каждый год обновляют свои коллекции механических хранителей времени. «Этот сектор стал для нас стратегическим», – признается Лоранс Николя (Laurence Nicolas), возглавляющая Dior Montres*.
Драгоценная скромность
«В ХХI веке, за отсутствием времени, люди покупают часы, – размышляет литератор и издатель Жан-Луи Серван-Шрейбер (Jeаn-Louis Servan-Schreiber). – Некоторые платят за них очень дорого, словно принося искупительную жертву неумолимому Хроносу. Cверкающие золотом, а то и драгоценными камнями часы былых времен – свидетельство тому, что подобные приношения всевластному божеству были знакомы многим эпохам. В наши дни особо активными жертвователями, похоже, становятся мужчины: ведь часы – практически единственная драгоценность, с помощью которой они еще могут себя украшать. Ушли в прошлое булавки для галстука, цепочки поперек жилета... Остаются лишь эти коробочки на запястье, цена которых, при одних и тех же функциях, может порой взлетать до небес. Идеальное средство для неброской демонстрации статуса»**.
И действительно: даже самые лучшие наручные часы умеют выглядеть скромными и кружить головы многим, нарочито не бросаясь в глаза. Их гладкий корпус хранит в себе и другой парадокс для нашего восприятия: главным достоинством любого предмета функционального назначения мы считаем его надежность, однако все множество крохотных часовых деталей живет своей жизнью, движется, мельчайшие зубчики цепляются друг за друга, как кажется, увеличивая риск остановки драгоценного механизма... Но это только кажется. Виртуозная хрупкость, воплощение нашей вечной мечты о надежности человеческого существования – наши часы сопутствуют нам ежедневно и продолжают идти вперед. И именно этим, возможно, нас обнадеживают.
* Подробнее см. worldtempus.com
** J.-L. Servan-Schreiber «Le nouvel art du Temps» (Albin Michel, 2000).
Наталия Исаева, историк религии и философии, ведущий научный сотрудник РАН, преподаватель Университета Париж-8 (Франция). «Мы растянуты между временем и вечностью»
«В любом столичном городе – будь то Париж или Москва – живешь поневоле на какой-то сумасшедшей скорости, дни расписаны уже на много лет вперед, а ты всё бежишь, бежишь… Минутки тикают, драгоценные секунды жизни уходят, песок всё просыпается вниз, - только стекляшку этих песочных часах мы не можем снова перевернуть, не можем ни притормозить, ни начать сначала… Потому часы – даже если речь идет о чудесным образом появляющемся и исчезающем «Брегете» - это вообще-то странная игрушка для человека, своеобразное memento mori, которое мы с поразительным упрямством носим на руке…
Я думаю, от этого лекарства нет – со своим временем совпасть (или примириться) невозможно. Для меня тут камертоном и ориентиром стали мои занятия философией: ведь человек уже создан так, что он весь растянут между временем и вечностью… Только вечность – это вовсе не длинное время, она вообще не состоит из отрезков времени, склеенных вместе. Кусочек, фрагмент времени (например, нашей жизни) – это обломок, черепок кувшина… Но с точки зрения вечности, кувшин этот вообще не разбивался, время и не начиналось, - поскольку в «конце времён», вступив в вечность, мы получим тот же кувшин целехоньким… А что же остается на нашу долю? Усердно разрисовывать его стенки, пока мы живы, – просто, чтобы после Господь мог сказать нам: а неплохой узорчик тут был с самого начала… Ведь и каждый из нас, расписывающий своё, в итоге сам и есть этот знак, своеобразный иероглиф бытия, и Бог отличает нас (каждого отдельно) по этому знаку духа. Если же за время жизни мы не дали узору проявиться (как проявляется изображение на фотобумаге) – есть риск так и остаться неузнанным в глазах Божьих, а значит – исчезнуть, не сбыться, прохлопать свое бессмертие (как «девы неразумные», у которых не осталось масла в светильниках, - Жених пришел, а они остались в темноте, и он их не заметил…) У этого кувшина нашего земного существования, существования во времени, есть вытянутое горлышко, лебединая шея, – тот изгиб, крайняя точка, где время соприкасается с вечностью. Сама экзистенция наиболее полно раскрывается внутри единичного «мгновения» (Øieblik – то есть »мгновение ока«, »моргание глаза«, как сказал бы Кьеркегор), - мгновения, которое выступает прежде всего как ощущение «я есмь», переживание во всей полноте нынешнего состояния, как внутреннее чувствование: вот сейчас, в эту самую минуту я смотрю на мир сквозь свои зрачки, которые пока открыты для жизни. Ужасно любопытную параллель этому я нашла в работе Сигизмунда Кржижановского “Философема о театре” (1923): ”Реснота” – это всё пестротное многообразие зримого мира, который по сути своей не длиннее ресниц, хотя и мнится огромным и многопространственным”. Мгновенный взмах ресниц, единый мимолетный взгляд, в котором уже содержится мир и даже то, что в конечном счете трансгрессивно минует и преодолевает пределы этого мира… Стало быть, это летящее, преходящее, мимолетное мгновение блаженства и есть уже, как говорит тот же Кьеркегор, «атом вечности», точнее – мгновенный укол – и прокол – в пленке земного времени, реальный онтологический выход в вечность, мгновенно раскрывающиеся створки двери, ведущей в бессмертие. В нашем беличьем беге по кругу мы – пленники времени, сотериология же – всегда поле свободы. В индийской адвайта-веданте «освобождение» непременно связано с тем, что индивидуальная душа сбрасывает с себя оболочки и покровы – в том числе и покровы земного времени – и как бы втягивается внутрь, в единую светящуюся точку, в единое сознание, единый взгляд. Душа осознает себя Брахманом (aham brahmâsmi – «я есмь Брахман») – и тем самым возвращается к себе самой. Как будто у нас в руках монетка, с аверса – абсолютная реальность «как она есть», чистое сознание, но в нашей ладони монетка всегда лежит вверх реверсом – мы видим весь этот многоцветный, многообразный мир, где есть предметы и психологические феномены, живые существа – «от растений до богов», законы и моральные обязательства, священные тексты и народные предания… Настоящая свобода и подлинное бессмертие наступают, когда мы переворачиваем монетку. Вот только в этот самый момент кончается время и свертывается пространство, память и всё, что так старательно собирается душой в ее странствиях, – и оказывается реальным лишь чистое, незамутненное сознание, чистый взгляд, идущий изнутри – как луч света, пробегающий черное, пустое пространство, – луч света, не видимый снаружи, для постороннего наблюдателя, но абсолютно ощутимый для самого себя… Потому-то мне ближе всего образ текучих, плавящихся часов с картины Дали «La persistencia de la memoria» - «Упорное постоянство памяти». Это не просто время, ставшее релятивным, относительным, – время, зависящее от нашего восприятия – скажем, лихорадочное в городе и спокойно-текучее где-нибудь в саванне… О нет, как говорил сам Дали, - это скорее «камамбер времени», то есть само время, настойчиво вызревающее в вечность…»
