Моя мать была хронической лгуньей. Я рано понял, что ее правда всегда была далека от того, что говорили другие. Как говорят в Техасе, где я сейчас живу: «Она бы лучше залезла на дерево, чтобы соврать, чем осталась на земле и сказала правду». Она рассказывала о путешествиях по местам, где никогда не бывала, и присваивала чужой опыт.
Моя мать свято верила в свободу. И ее мать, кстати, тоже. Мама была ярым защитником индивидуальности. Однажды я засунул дохлую крысу в чью-то водосточную трубу, приехала полиция. Мать ходила за офицером и бесконечно спрашивала: «Зачем вы приехали и теряете здесь время? Вы что, сами никогда не были мальчиком?» Она была потрясающей, защищала меня до последнего.
Мне пришлось быть отцом собственной матери — это было очень странно. Но я не возражал против того, чтобы играть эту роль, потому что испытывал сильное чувство ответственности за нее. Время от времени она порывалась манипулировать мной, но я быстро научился отстаивать свои права.
Отец ушел, когда мне было четыре. Мать никогда не отзывалась о нем плохо, разве что говорила, что он любил мотоциклы больше нас. И это было правдой. На самом деле только они его и интересовали. Однажды он даже обменял мою железную дорогу на мотоцикл. После его смерти я зашел к нему домой и ужасно удивился, заметив, что все его инструменты разложены в полном порядке. Я его полная противоположность: совершенно неорганизованный, как и мать. Мусор у меня повсюду.
Я был единственным ребенком, но у меня были двоюродные братья и сестры. Наша семья охватывала невероятно широкий социальный срез. Помню, мне нравилось гостить у своего дяди Джека, работавшего в официальной резиденции премьер-министра. Во времена моего детства ворот перед зданием на Даунинг-стрит, 10, не было, и туристы подходили вплотную к входной двери. Мне нравилось отдергивать занавеску и смотреть, как они, будто по приказу, одновременно поднимают головы в надежде увидеть Уинстона Черчилля.
У меня был близкий друг Брайан Алфорд (Brian Alford), в детстве он был мне как брат. Он часто жил с нами, потому что его отец — наш сосед — о мальчике особо не заботился. Моя жена Линда пригласила его на вечеринку в Техасе в честь моего 60-летия, которую устраивала, пока я ездил в Англию хоронить мать. Когда спустя два дня после похорон я попал на этот грандиозный праздник, Брайан был для меня главным сюрпризом. Так чудесно было вновь увидеть его! Та вечеринка удалась: там были все. Точь-в-точь будто я побывал на собственных похоронах. Так что теперь я могу больше не беспокоиться о смерти.
Ухажером матери был женатый австриец, доктор Джелинек (Dr. Jelinek), ставший ее другом и моим наставником. На родине он занимался научными исследованиями, но уехал из-за того, что был наполовину евреем. До 1939 года он ездил между Германией и Австрией, покупая у нацистов заключенных евреев и перевозя их в безопасное место. Сам он мне об этом никогда не рассказывал. Лучшее, что со мной случилось, был уход моего отца. На втором месте — появление в моей жизни доктора Джелинека.
С моей первой женой Хилари у нас родились две дочери, Софи и Кейт, когда мне еще не было и тридцати. Чуть позже появился Макс. Когда мы расстались, я переехал через дорогу, чтобы возить детей в школу. Сейчас мой сын работает директором детского сада, одна дочь — учитель в начальной школе, другая — журналист, специализирующийся на правовой сфере.
Я поддерживаю эгалитаризм. Каждый имеет право ходить, дышать, отстаивать свое мнение, жить своим умом. Мы не запрещали детям алкоголь и наркотики. Когда они стали подростками, мы нередко заходили в бар вместе. И если они просили пива, они его получали. Благодаря либеральному воспитанию дети получили представление о «запрещенных» вещах и, повзрослев, относились к ним совершенно спокойно. Ни у одного из них не было проблем с алкоголем и наркотиками.
Мне очень понравилось быть дедушкой — это власть без ответственности. У меня трое внуков: Алексу 14, Томми 11, Бобби 10. Сейчас я живу в Штатах, а потому вижу их нечасто. Пожалуй, единственное, о чем я сожалею, уехав из Англии, это то, что не вижу, как они растут.
Я как дедушка немного отличаюсь от себя как отца. Недавно на семейном обеде один из моих внуков сказал: «Дед, пожалуйста, больше не давай маме марихуаны!» На что я ответил: «Мальчик мой, я никогда не давал твоей маме марихуану — я всегда только продавал ей ее!» Мои дети привыкли к такому чувству юмора, а внуки нет. Моя старшая помнит, как ее брали за кулисы концертов рок-группы Hawkwind, с которой я какое-то время работал как автор текстов и солист. Однажды во время выступления я услышал, как из первых рядов кто-то крикнул: «Старый хиппующий хрыч!» А когда концерт закончился, дети поинтересовались: «Слышал нас? Это мы кричали!»
Подробнее см. на газеты The Guardian.
