Конечно, я не Моцарт и не Есенин, но черный человек являлся и мне – во сне. Мне приснилось, что я гуляю по картинно-ситцевому березняку неподалеку от своей реальной дачи. Все тут мне знакомо: каждый куст, каждая тропинка, каждый окрестный житель. И вдруг я вижу незнакомца, который одет на манер честертоновского отца Брауна – длинный черный сюртук, манишка, глубоко надвинутый котелок, ботинки и брюки тоже черного цвета. Он быстро и как-то странно передвигается – ломаными линиями, словно пролетает, не касаясь земли. Я отчетливо понимаю, что незнакомец держит курс на меня. И когда он «подлетает» достаточно близко, я вижу, что вместо лица у него диск, покрытый белой эмалью. Мне очень страшно, потому что даже во сне я отдаю себе отчет в том, что это не человек, а самодвижущийся киборг, монстр. Я прячусь за самый широкий ствол дерева, и… черный человек пролетает мимо. А я спешу на дачу, полагая, что это мое единственное убежище.
Сон долго беспокоил меня, стало казаться, что он предупреждает меня о чем-то очень важном. Но о чем? Именно поэтому я с интересом взялась за редакционное задание: с помощью двух экспертов – юнгианского аналитика и психоаналитика – расшифровать свой сон.
Я не хочу стать киборгом
«К снам не стоит обращаться по любому поводу, как к гадалке, которая расскажет, что делать и что ждет впереди, – уверенно говорит юнгианский аналитик Лев Хегай. – Они действительно могут помочь понять себя, найти точное решение в сложной ситуации, но лишь в тех случаях, когда эмоционально задевают нас. Если мы не можем забыть свое сновидение, значит, скорее всего, в нем есть важное сообщение для нас. Но часто мы просто не слушаем свой внутренний голос, поэтому стать толкователем собственных сновидений достаточно трудно».
Хотите лучше понять свои сны? Вам поможет спецпроект «Дневник моих снов»
Я подробно рассказываю свой страшный сон, Лев Хегай вдруг спрашивает: «Вас так сильно испугало не само существо, а вероятность того, что, вступив с ним в контакт, вы превратитесь в такого же монстра?» Да, пожалуй, в первую очередь меня ужаснуло именно это — что он переделает меня по своему образу и подобию. Я упоминаю о том, что сон совпал с поисками новой работы. Выбор между двумя предложениями — пиар-службой крупной инновационной корпорации и работой в газете — оказался для меня серьезной психологической нагрузкой. «Возможно, в вашем бессознательном возникла ассоциация между киборгом и современными технологиями, которыми вам предлагали заниматься. Это дело вам не по душе, но в тот момент вы не были готовы это признать. Сновидение подсказывало: для вас будет лучше оставаться ближе к природе, к чему-то естественному и привычному». Больше всего меня встревожило его «лицо» — этот мертвенный диск без глаз и рта, то есть средств коммуникации. «Ведь я — журналист, я привыкла вести диалог, говорить, слушать других и быть услышанной, — признаюсь я. — Тогда, во сне, и позже, наяву, я только смутно ощутила, что мне нужно держаться подальше от инновационных достижений, что журналистика принесет мне гораздо больше удовлетворения. И приняла решение, никак не связывая его и свой сон».
Что было бы, если бы я не прислушалась к своему внутреннему голосу, пробивающемуся ко мне сквозь сон? «Через некоторое время вы, возможно, почувствовали бы скуку, отчуждение, депрессию. Стали бы роботом, винтиком, то есть тем, во что вы так боялись превратиться во сне», — предполагает Лев Хегай.
Общие символы
Карл Густав Юнг не соглашался с категоричной оценкой снов своего учителя Зигмунда Фрейда. Он говорил, что некоторые сны – это послания из источника мудрости в глубине нашей души. Они помогают сделать правильный выбор в жизни и найти решение творческой задачи, отражают процесс развития личности. Чтобы понять смысл сна, стоит придерживаться его образов. Но это вовсе не исключает появления в сновидениях многих из нас одинаковых символов – архетипов, которые отражают сходство нашего мировосприятия, наши общие культурные корни и моральные установки. Так, архетип монстра может указывать на те страхи, которые одолевают нас, когда мы беремся за новое дело и не уверены, что сможем с ним справиться.
* См. подробнее в статье К. Юнга «Практическое использование анализа сновидений» (К. Юнг «Избранное», Попурри, 1998).
Следы детства
Есть ли другие смыслы, скрытые за образами моего сна? В поисках ответа я отправляюсь к психоаналитику. «Что первое приходит вам в голову, когда вы вспоминаете этот сон?» – спрашивает Лола Комарова. Очень сложная жизненная ситуация, в которой я оказалась в тот момент, – неожиданно понимаю я и отвечаю, что вынуждена была оставить не просто прежнюю работу, а очень дорогой мне проект, который мне не удалось довести до конца. Он и теперь представляется нереализованным желанием. Психоаналитик просит назвать ассоциации, которые вызывают детали сна. Ну конечно, мое дачное детство! В нашей компании я была младше всех – брата на 3 года, остальных детей на 6 лет. Я пыталась быть с ними наравне и все равно проигрывала: в лазании по деревьям, игре в карты и рассказывании страшных историй… Это постоянное несоответствие рождало чувство одиночества и огромной уязвимости. Тем более что родители, дедушки и бабушки абсолютно не замечали наших конфликтов, полагая, что дети «сами разберутся».
«Такой же незащищенной я чувствовала себя и во сне, – вдруг понимаю я. – Я оказалась в лесу один на один с монстром. И некого было позвать на помощь, и не было спины, за которую можно спрятаться». «Ваши переживания, вызванные ситуацией выбора работы, вступили в резонанс с переживаниями детства, чувством беззащитности и одиночества в компании воинственных детей и равнодушных взрослых», – заключает Лола Комарова.
«ВАШИ СЕГОДНЯШНИЕ ПЕРЕЖИВАНИЯ ВСТУПИЛИ В РЕЗОНАНС С ДЕТСКИМИ ЧУВСТВАМИ БЕЗЗАЩИТНОСТИ, ОДИНОЧЕСТВА...»
Луковица памяти
Я выхожу из кабинета психоаналитика и уже за дверью вспоминаю еще одно впечатление детства. Там же, на даче, я постоянно испытывала смешанное чувство трепета, неловкости и страха перед своим дедом. Будучи очень занятым человеком – академиком нескольких академий, вице-президентом и заместителем министра, – он был далек от своих внуков. В его присутствии нельзя было шуметь и играть, с ним невозможно было поговорить о своих детских переживаниях. И что совершенно потрясало нас, детей: в июльскую жару он мог сидеть в саду в драповом пальто и шляпе. Вот он – господин из леса, одетый не по погоде, в длинном сюртуке и котелке! Вот она – невозможность контакта, страх перед непонятным персонажем и незащищенность от непредсказуемых последствий нашей встречи! Да, совсем забыла: дед происходил из духовенства и сам закончил семинарию, но не стал священнослужителем. А ведь Лола Комарова несколько раз переспросила меня, почему незнакомец показался мне священником... Очевидно, в моем бессознательном живут детские чувства к деду, которые прорываются в снах, когда я чувствую тревогу. Так еще один пласт сна получил новую трактовку. Не страшно, что я не вспомнила об этом в разговоре с экспертом. Зато я постепенно осваиваю искусство раскладывать по полочкам детали сновидения, видеть глубоко скрытые желания и благодаря этому лучше понимать свои сны.
Исполнение желаний и уловки цензуры
«Сновидение никогда не занимается пустяками, мы не позволяем, чтобы мелочи тревожили нас во сне», – писал основатель психоанализа Зигмунд Фрейд*. Он утверждал, что в снах исполняются запретные желания, связанные с нашим либидо. Но внутренняя цензура искажает возникающие у нас образы, поэтому толкование снов сталкивается с трудностями. Например, в сновидениях возможен эффект смещения, когда значимые события, персонажи и детали отходят на второй план, становятся малозаметными. Другой эффект – сгущение, когда сливаются в одно несколько действующих лиц, сюжетных линий или мест. Психоанализ помогает распутать этот клубок. Во время сессии сновидец подробно рассказывает свой сон, аналитик задает ему вопрос по поводу каждого элемента сна: «Что первое вам приходит в голову, когда вы думаете об этой детали сна?» Таким образом он не толкует сон, но помогает сновидцу понять его через цепочки свободных ассоциаций. А. А.
* З. Фрейд «Толкование сновидений» (АСТ, Астрель, 2011).
