Один человек, недавно эмигрировавший в другую страну, был в состоянии сильной растерянности. В его отношениях с подростком сыном после их эмиграции произошел неожиданный перелом. Нельзя сказать, что и до эмиграции они были очень легкими, но они были, по крайней мере, понятны отцу: лет с тринадцати сын постоянно боролся с родителями за право все самостоятельно решать в своей жизни, и иногда это принимало характер острых конфликтов. Отец постоянно напоминал себе, что это всего лишь особенность подросткового возраста, что это естественное поведение, он не позволял себе никаких ответных эмоциональных срывов, был внимательным и любящим, но и никогда не шел на уступки в чем-то важном, если считал себя правым. Он держался во время таких стычек со спокойной и твердой уверенностью человека, убежденного не только в своей правоте, но и в том, что сын может понять его аргументы, если не будет весь во власти агрессивного самоутверждения. Когда упрямство сына выходило за рамки и он начинал грубить, отец спокойно говорил: «Нет, так мы разговаривать не будем», прерывал беседу, принявшую форму скандала, и через некоторое время сын успокаивался и был уже готов к нормальному диалогу.
В тех случаях, когда сын был совершенно неправ, его иногда удавалось в конце концов переубедить, порой показывая ему смешные стороны его упрямства.Иногда требования и утверждения сына, даже предъявляемые в резкой форме, казались отцу справедливыми, и он не боялся это признать. В результате их эмоциональная близость сохранялась, и отцу казалось, что она не нарушалась даже в момент острых конфликтов.
После эмиграции, когда сыну уже было пятнадцать, их отношения вдруг нарушились. Не то чтобы участились открытые конфликты, но произошло изменение, для отца более огорчительное: сын стал проявлять непривычное отчуждение, он ушел в себя, и случилось это как раз тогда, когда сам отец особенно нуждался в эмоциональной помощи. На новой родине все пришлось начинать с чистого листа, найденная сразу работа не соответствовала ни его образованию, ни его интеллектуальному уровню и амбициям. Он надеялся, что в конце концов вернется к своей профессии, но полной уверенности в этом у него не было и каждый день приносил разочарования и огорчения, которые он не скрывал от членов своей семьи. Он жил с ощущением поражения и все время пытался его преодолеть, но это не удавалось…
Наверное, поэтому изменился и стиль отношений с сыном. Во время конфликтов с ним отец либо проявлял нехарактерную для него вспыльчивость и нетерпимость, либо неожиданно махал на все рукой и отступал, опасаясь, что именно непривычные для сына вспышки его гнева ведут к отчуждению, а потом удивлялся, что его покладистость ничего не исправляла.
Почему же это произошло?
За его вспышками гнева и требованиями безоговорочного подчинения, так же как и за его неожиданными уступками, сын почувствовал слабость, неуверенность в себе.
Для подростков в пору их самоутверждения в мире очень важна вера в силу и личностное достоинство родителей; ведь как бы вызывающе они себя ни вели, в глубине души они не уверены в своих силах. Когда родители им уступают в том, в чем дети заведомо не правы и воюют только из принципа, чтобы доказать свою независимость, это вызывает у подростков ощущение слабости родителей.
Это для них страшнее и болезненнее собственного поражения, ибо уверенность в силе и правоте родителей является их надеждой и опорой в попытках самоутверждения в мире.
Это кажется парадоксом: они ждут проявления силы от тех, кому они бросают вызов. Но бросают-то они вызов тем, кого любят и на чью любовь и поддержку в конечном итоге рассчитывают. Они ждут, что родители будут «держать удар», только тогда на них и можно надеяться.
