«Жила-была девочка, сама виновата»

Как журналист и редактор, я должна быть беспристрастна и не должна занимать ничью сторону, позволять себе эмоциональные речевые обороты и делать акцент только на одной стороне вопроса. Но я не могу.

Как мать двух детей, мальчика и девочки, я испытываю смешанные чувства. Я не хочу примерять эту ситуацию на себя и не могу этого не делать — это было бы ложью по отношению к себе самой. Что, если бы это был мой сын? Как бы я себя чувствовала, если бы это ему было настолько плохо и он был настолько болен, что совершил такой чудовищный поступок и лишил кого-то жизни и потом лишил жизни себя? Что тогда? Думать об этом невыносимо.

Три фразы, которые должна выучить каждая девочка

А что, если бы это была моя дочь? Если бы это она красила волосы в смешные цвета, снимала квартиру с мальчиком, ходила на свидания, а потом этот мальчик ее убил? Как бы я себя чувствовала, если бы потом узнала, сколько людей считают ее достойной страшной и мучительной смерти? Просто потому, что она не так выглядела, или непристойно фотографировалась, или слишком заливисто смеялась? Просто потому, что она женщина? Наверное, нет необходимости говорить, что и об этом думать невыносимо.

Пожалуй, не должна. Я сочувствую всем — в какой-то степени. И я выбираю вот эту сторону — сочувствия всем. Убитой девочке, убившему ее и покончившему с собой мальчику, их близким. Всем.

А вот сторона, которую я не могу занять, это сторона осуждения, яростного виктимблейминга (термин, происходящий от английских слов victim — «жертва» и blame — «обвинять», буквально — «обвинение жертвы») и оправдания насилия и убийства. Потому что, как бы ни было плохо этому мальчику, — оставим этот вопрос профессиональным психиатрам — оправдывать убийство и насилие поведением жертвы нельзя. Никогда.

«Убил из-за неразделенной любви», «бедный парень, довела его девка», «да вы посмотрите на ее фотки в Instagram» (запрещенная в России экстремистская организация), «а нечего с бывшим жить», «она еще и с его другом встречалась». Все эти слова представляют собой только одно — попытку оправдать убийство, сделать его легитимным. Разрешить его.

Многих удивляет тот факт, что большая часть обвинений в адрес убитой девушки исходит от женщин. Казалось бы, женская солидарность, ощущение общности и причастности, каждая могла бы представить себя на ее месте.

Нет. Никто не хочет представлять себя на ее месте. Девушку по имени Таня, которая была чьей-то дочерью, подругой, возлюбленной, убили, и убили очень жестоко. И надругались над ее телом. И жуткое описание всего этого убийца выложил в интернет на всеобщее обозрение. От чтения этого письма любого нормального человека мутит и выворачивает наизнанку — если не физически, то мысленно точно. Это невозможно уместить в голове, хочется закрыть глаза и вычеркнуть этот ад из памяти. Потому что так быть не должно. Такого не может происходить в мире.

4 признака грядущего развода

Но вот в чем проблема: это происходит на самом деле. И хуже всего то, что может произойти с любым из нас: с чьей-то матерью, женой, дочерью, подругой, возлюбленной. Со мной или с вами, читающими сейчас этот текст. С кем угодно. Никто не защищен. Ни «виктимный», ни «не виктимный». Брюнетки, блондинки, рыжие, фиолетовые, добрые, злые, порядочные и не очень — мы все уязвимы.

«Нельзя обсуждать виктимность в контексте убийства, — объясняет психотерапевт Владимир Дашевский. — Этот термин используется в российской традиции, в западной его используют крайне редко и не в таких случаях. Попытки оправдать убийство виктимностью и так называемой «позицией жертвы» глубоко порочны. Жертвенность в психологии скорее относится к взаимодействию в паре, когда «жертва» рассчитывает — сознательно или нет — получить что-то в обмен на свое уязвимое положение. Защиту, заботу, внимание, еще что-то. Это своеобразная манипуляция. К убийству виктимное поведение применять нельзя. И нельзя объяснить убийство с точки зрения виктимологии. Поведение жертвы не может оправдывать преступление».

Мысль о собственной беззащитности пугает так сильно, что принять ее практически невозможно. Психика стремится спастись от этого страшного осознания. Человеку жизненно необходимо ощущение безопасности, и поэтому у многих возникает потребность, часто даже не осознаваемая, найти какое-то объяснение насилию и убийству.

Почему так произошло? Что такого делала Таня, что ее убил бывший парень, живший с ней в одной квартире? Может, не в тот цвет красила волосы? Может, не так смотрела, не тому улыбалась и не с тем ходила на свидания? А может, это родители виноваты, что не забрали ее домой и разрешили жить с этим парнем?

Кто ищет, тот всегда найдет. Любое псевдообъяснение, которое поможет ощутить себя в безопасности, подойдет: «я не общаюсь с бывшим, со мной ничего не случится», «я не разрешаю дочери красить волосы и делать пирсинг, ее никто не убьет и не изнасилует». Что угодно, лишь бы было спокойнее.

Если постараться абстрагироваться от злости, которую вызывают обвинения в адрес убитой девушки, останется только жалость по отношению к людям, которым настолько страшно, что это застилает им глаза и мешает проявить элементарное сочувствие к жертве и ее родителям, оплакивающим трагическую смерть дочери.

Правильно было бы сказать, что дело только в защитной реакции психики? Вряд ли. Проблема лежит гораздо глубже.

«Это больше относится к социальной психологии, чем к психологии преступника. В российском обществе крайне высок уровень толерантности к насилию, причем в большей степени к насилию в отношении женщин, — считает Владимир Дашевский. — Нас не удивляют новости про убийства, мы как будто заранее к ним готовы и воспринимаем их как нечто привычное.

Мы наводим мир в Сирии, осуждаем или не осуждаем американцев, читаем в новостях про резню в школах, а на федеральном канале ведущие передачи, пригласившие в качестве гостьи Ксению Собчак, фактически поливают ее грязью. У общества выработалось четкое понимание того, кто прав и виноват, выработалась убежденность, что мы имеем право наказывать виновных и устанавливать правильный порядок».

«Когда подросток существует в таком информационном поле, — продолжает психоаналитик, — когда насилие и неприкрытое хамство становятся нормой, толерантность к ним повышается. Само по себе общество не способно к рефлексии, оно закостенело. У нас даже запретили фильм «Смерть Сталина», где, по сути, продемонстрирована попытка с помощью смеха и юмора смириться с трагедией, которая унесла и разрушила миллионы жизней.

Общество словно окаменело, и поэтому у нас получается всего два варианта: либо ты прав, либо виноват. Если тебя убили, значит, ты виноват. Ты был недостаточно смелым, ловким, благопристойным, покорным и каким угодно еще. Мы как будто скатываемся в жуткий патриархальный каменный век, где слабость и беззащитность женщины оправдывают идею возможного насилия по отношению к ней.

Частично это можно было бы объяснить реакцией на феминизм, который на Западе давно стал частью культуры, а у нас пока еще не так распространен. Когда в нашем обществе появляются женщины, которые стремятся к каким-то достижениям на «поле мужчин», к ним относятся весьма скептически. Им хамят, над ними смеются, стараются сделать их неуместными».

«Если женщина появляется в той сфере деятельности, которую мужчины привыкли считать своей, — говорит Владимир Дашевский, — они воспринимают это как угрозу иx положению, посягательство на территорию и иx уникальное мужское положение. Мужчины пытаются сохранить свой уютный мир, в котором могут лидировать и управлять этим самым миром и этими женщинами. Но в контексте насилия и убийства все эти доводы — как и рассуждения о виктимности и «позиции жертвы» — не более чем очередная попытка оправдать преступника. Это негласное принятие обществом подобных чудовищных поступков. Только тотальная нетерпимость к насилию и наказание за совершенное преступление могут хоть как-то обезопасить общество, в котором мы все живем».

Мне кажется, это необходимо в первую очередь тем самым людям, которые настолько боятся за себя, что начинают обвинять жертву преступления. И точно так же необходим навык сочувствия, даже по отношению к психически нездоровым людям, совершающим страшные поступки. Нет, это не будет оправданием и не вернет к жизни убитую девушку. Но это может помочь всем нам стать чуть более внимательными. Чуть более осознанными. Чуть более добрыми. И может, это и станет одним из первых шагов к тому, чтобы сделать мир, наш с вами мир, безопаснее и лучше.