Слова «мечта», «мечтатель» как-то незаметно вышли из употребления. Вернее, переместились в ряд иронических и даже уничижительных. Произошло это, можно сказать, стремительно. Менее чем сто лет назад в России выходил журнал «Записки мечтателей», организованный символистами. То есть слово было еще уважаемым, притягательным и полным смысла. Сегодня такое название грозило бы издателю коммерческим провалом.
Свою роль сыграл в этом школьный курс литературы. Комически мечтательный прожектер Манилов, благодушный житель дивана Обломов или чувствительные и склонные к истерике мечтатели Достоевского. В сознании закрепилось, что мечтатели – это люди пассивные, прекраснодушные, лишенные практического навыка устройства собственной жизни.
С другого края подходила к этому советская идеология. Она воспевала мечтателей деятельных, которые «рождены, чтоб сказку сделать былью». Каждый праздник начинался с живительного заряда песни из репродуктора: «Мечтать! Надо мечтать детям орлиного племени!» В историческом масштабе этот оптимизм с неизбежностью вызвал устойчивую аллергию у следующих поколений.
Теперь любой школьник знает, что надо не мечтать, а дело делать, и что не будущим следует жить, а следует уметь ценить настоящее. И то, и другое, вообще говоря, справедливо.
Но, как часто бывает, за энтузиастическим порывом следует предрассудок, который человеку кажется выстраданным и трезвым убеждением. Именно это и произошло с понятием мечты.
Между тем, сами того не сознавая, мы предаемся мечте каждую секунду. То есть думаем о будущем. Хотя бы о сегодняшнем вечере или завтрашнем утре. Строим планы. На летний отпуск, например. Размышляем о будущем ребенка. Влюбленный рисует в уме сюжет предстоящего свиданья. Путешествие тоже сначала проживается в воображении. И так далее.
Мечта фактически организует нашу жизнь, придавая ей осмысленность и целесообразность. Мы шагу не можем без нее ступить. Все, что ни есть, мы сначала представляем, а потом воплощаем. То есть не бытие определяет сознание, а само оно движется нашими представлениями. В сущности, мечта – синоним творчества. Можно слышать: «Я мечтаю построить дом на море». Или: «…купить яхту». Или: «…завести пару такс, какие были у Чехова». Дом, если он строится, каким виделся воображению, – чистый пример творчества. Яхта и таксы, допустим, нет. Но и то, и другое, и третье появилось согласно мечте.
Таким образом, вопрос о том, нужна ли человеку мечта, просто не стоит. В сущности, осуждают только чрезмерную мечтательность, грезы, которыми подменяется реальная жизнь, превращая ее в разменную монету для виртуального существования. Тут тоже спорить не о чем. В чрезмерных количествах вредны даже хлеб и вода.
Всерьез можно обсуждать только качество мечты, потому что это уже будет разговор о ценностях и о том, что греки называли эвдемонией. Самый простой перевод этого слова – «счастье». То есть качеством мечты обусловливается то, насколько человек счастлив. Пространнее говоря, эвдемония подразумевает, что блаженство и польза являются мотивом и целью всех стремлений человека и приводят его к удовлетворению жизнью в целом.
Под счастьем еще понимают удачу. Но удача мгновенна, она приходит и уходит. Богатство и благополучие. Они рано или поздно приводят к застою и скуке. Карьерные достижения тоже имеют предел и, во всяком случае, полностью не насыщают душу, как и богатство. Знакомые психологи рассказывают, что самая обширная группа их пациентов – люди среднего достатка в возрасте около 40 лет, которые достигли всего, о чем мечтали, и вдруг почувствовали острую недостаточность достигнутого, что и привело их к психологическому кризису.
То есть всякая мечта, направленная на конечный, материальный результат, – некоторым образом, путь в тупик. Только бесконечные стремления способны сделать человека счастливым. Какую форму приобретают эти стремления внутри человека, знает только он. Стремление к справедливости, красоте, любви – да, но для опыта индивидуального все это только общие слова. Такая мечта не имеет никакого отношения к публицистике и не нуждается в провозглашении. Это интимное стремление, которое выросло, может быть, из какого-то происшествия детства, из какого-то опыта отношений, мелькнувшего чувства или образа. Человеку хочется возвратить, а вернее, воплотить то, что он когда-то понял и почувствовал как укол счастья. Или, напротив, внести в мир нечто, присутствие чего он ясно чувствовал внутри именно потому, что в окружающей жизни ему этого яростно не хватало. Вокруг этой тайной мечты концентрируются все прочие маленькие мечты и желания, достижения, приобретения и потери, высвеченные или кристаллизованные – как хотите – большой мечтой.
