Итак, мне предстояла операция. Между прочим, полостная. Я помню, как цокал языком молодой хирург, разглядывая снимки. И хотя он уверял меня, что ничего сложного не видит, в итоге я провела на операционном столе пять часов. Потом трое суток реанимации. Хлопотная реабилитация – ну и все, что полагается в такого рода сюжетах.
Но пока речь о подготовке – недолгой, но очень нервной. Ведь все нужно делать без остановки – тут и там консультироваться, сдавать анализы, принимать решения. Я даже не успеваю подумать, боюсь ли я хирурга. За меня трясутся мои близкие, а я воспринимаю это скорее как новый авантюрный опыт.
За день до больницы отправляюсь в магазин белья. Улов – ночная сорочка, две пижамы: светло-серая и цветная, халатик с капюшоном. Я довольна. Следующий день – баня, бассейн, педикюр. Легкомысленно? Ну, это на первый взгляд. Я просто откупаюсь от возможной депрессии. Впрочем, я досрочно сдала сессию, пристроила ребенка маме, запаслась книжками и фильмами. Серьезно подошла. Ничего не упустила. Практически не оставила времени на панику. Хотя светло-серая пижама ждала своего часа примерно месяц.
Тем не менее я отчетливо помню, как с первой минуты возлюбила свое решение. Во-первых, ответственность счастливо переложена на специалиста – ты же не будешь утверждать, что ты сам специалист по своему здоровью? Ну, если ты не врач, конечно. Во-вторых – ах, какой у меня был хирург! Вы бы видели! Как ему не доверять? Он на мне докторскую защищал, потом при выписке показывал фильм про мою внутреннюю жизнь.
Но даже когда пять разных хирургов размышляли, что со мною делать – резать или оставить как есть, я всей душой болела за первое. Мысль, что жизнь моя обременится попутным грузом в виде замедленной бомбы, повергала меня в уныние. Неопределенность настолько раздражала, что когда выбор был сделан, я собрала гранд-вечеринку. Семья моя, однако, нет-нет да сбивалась на сочувственный тон. Но это уже значения не имело. Я не боялась операции. Я сама себе удивлялась. Почему?
Я задумалась – чего бояться?
Во-первых: боль. Брось, при нынешней анестезии – стыдно даже говорить. Вычеркиваем.
Во-вторых: что-то пойдет не так. Но шансов «пойти не так» без хирурга гораздо больше, чем с хирургом. Если все взвесить перед сном.
В-третьих… дальнейшие издержки в виде разнообразных ограничений. Ну, ты ведь давно собиралась поработать над собой – вот и начинай завтра с утра. Утром чай, вечером клизма – похудеть мечтала?
Прекрасные аргументы, все записали? Я тоже постараюсь держать их в активе, хотя тут выяснилось, что люди в таких случаях способны сохранять спокойствие отнюдь не по причине личной отваги или редкого благоразумия.
Психолог Александр Колмановский уверен, что мера нашего страха зависит от общего уровня тревожности. Чем более напряжен человек в жизни, тем сильнее у него страх (в частности – страх физической боли и гибели). То есть, контролируя уровень тревожности, можно добиться известного душевного равновесия.
Сергей Довлатов на призыв «Не нервничай!» отвечал – «Ты еще скажи: стань блондином!» Действительно, унять волнение – одна из самых сложных душевных задач. Стоит учитывать, что фоновый уровень нашей тревожности тесно связан с нашей личной социальной позитивностью: чем активнее человек сотрудничает с обществом как донор (в широком смысле), тем устойчивее и независимее работает его психика. Иными словами, отдавая, мы чувствуем себя увереннее. Такая на первый взгляд неочевидная зависимость сложилась еще на стадии выживания биологического вида. Принцип простой: не обремененная никакими обязанностями особь в конце концов становилась обузой для стаи и подвергалась обструкции. Хочешь чувствовать себя спокойно – делай что-нибудь для сородичей.
Сами хирурги, кстати, допускают, что риск, связанный с хирургическим вмешательством, вполне оправдывает опасения больного
Хирург Ирина Котова считает, что страх перед операцией вырастает на абсолютно реальной почве (в отличие от многих других страхов, порожденных исключительно фантазиями). Подозрение в таком положении вызывает скорее безразличие. Но сильный страх связан не просто с нарушениями наших границ – в данном случае телесных. Дело в том, что эти нарушения могут привести к необратимым изменениям – плохим или хорошим, мы толком не знаем. Главное – это наш страх изменить то, что есть, то, к чему привыкли, – образу жизни, системе координат, внешнему виду, даже плохому самочувствию – оно тоже может восприниматься как норма, от которой трудно отказаться
Панический страх – это крайне травматичное душевное состояние, несовместимое с положенным случаю доверием (к врачу). Поэтому так важно избавиться от страха, считают и врачи и психологи.
Справиться с подобного рода тревогой, по мнению Александра Колмановского, помогает несложный способ: представить в этом состоянии другого человека, например своего ребенка. Попытка уменьшить его страхи хорошо помогает совладать с собственными. Он боится – а вы пытаетесь его утешить, поговорить. Ведь наши «за» и «против» стоят на одной полке в нашей воображаемой библиотеке. Так что если вы поставите перед собой задачу «успокоить», то нужные аргументы и позитивные ресурсы найдутся без труда.
