В магазине, вернее, на выходе из магазина наблюдал такую сцену. Муж и жена. Молодые, красивые, несут пакеты с продуктами к машине.
Муж: Ну, и чего ты так зарычала на нее, когда она попросила дать что-нибудь мельче пятитысячника? Скривилась аж!
Жена: Да не рычала я. У меня бок заболел.
Муж: Если у тебя бумажник набит крупными купюрами, это не значит, что ты имеешь право на нее рычать.
Жена: Говорю, не рычала. Знаешь, как скрутило.
Муж: И чего это тебя именно в такой момент скрутило?
Жена: Откуда я знаю? Ты что, не веришь мне?
На глазах у женщины быстрые слезы. Видно, не впервой ей подобные разборки. Губы подрагивают.
Муж: Ну, ладно, ладно. Верю. Проехали.
Сценка, согласитесь, проходная, обыкновенная. И для нас сейчас не важно, говорила женщина правду или привычно отбивалась от упреков мужа. Сам муж тоже тип примечательный. Собственный достаток ему, вероятно, еще в новинку. Вместе с чувством законной гордости испытывает он что-то вроде неловкости и изо всех сил заботится о сохранении демократического стиля. Его сверх деликатность при этом оборачивается не слишком деликатными попреками жене.
Но это, повторяю, не важно. Важно, что конфликт они понесли с собой в свою будущую жизнь, и, можно не сомневаться, он вновь вспыхнет в любую подходящую, а, скорее всего, не подходящую минуту. А ведь мужчина наверняка знает за собой это свойство наскакивать на человека и на военный манер строить его по своему идеалу. Знает и страдает от этого. Но всякий раз не может удержаться. Вот бы и завершил всю эту миниатюру простыми словами, вроде: «Прости, я был не прав». Но не умеет. Гордость, или как он там называет это чувство, не позволяет.
Всякий из нас время от времени принимается классифицировать человечество. Такая классификация, разумеется, говорит больше о состоянии человека, чем о реальных достоинствах и недостатках человечества. Так или иначе, в последнее время мне кажется, что человечество строго делится на две неравные группы: тех, кто способен сказать «прости», и тех, кто ни при какой погоде этого не сделает. Как мы неудачно устроены! Ведь прощение – не только правильный жест по отношению к другому, оно и собственную душу освобождает. Попросить прощение, если был виноват. Простить за причиненную тебе обиду. Это не значит подставить другую щеку и прочее. Посмотрите на дело прагматичнее. Копить в себе обиду – утяжеляющее душу занятие. Прочитал в Интернете слова неизвестного мне автора: «Обида — это яд, который Вы пьете в надежде, что отравятся другие».
Вот удивительная загадка языка: в словах «прощение», «простить» два смысла, два разнонаправленных действия. То есть простить кого-то или самому просить прощения. Но смыслы эти тесно связаны и действия родственны. Даль возводит их к слову простить (с ударением на первом слоге) то есть делать простым от греха, вины и долга, отпустить, извинить кому-то провинность, примириться сердцем. Но ведь это значит, что человек может не только другому отпустить провинность, но и сам освободиться от вины, попросив прощение. Раньше этот обычай был очень распространен. Крестьянин перед дальней поездкой просил прощения у домашних. Роженица – перед родами у близких. Просили прощения у всех, отправляясь в церковь на исповедь. И еще одна загадка: попросить прощения естественно, а сказать «я тебя прощаю» почти невозможно. В этом есть оттенок высокомерия. Поэтому надо искать другие способы, другие интонации, другие слова. Был, например, такой ответ, по-своему замечательный: «Бог тебя простит, меня прости».
Вспомню напоследок рассказ Иосифа Бродского об их отношениях с Ахматовой. Очень, на мой взгляд, сильный рассказ. Бродский и Ахматова были поэтами разного, если не противоположного склада. Ни о каком литературном родстве не было и речи. Но не в нем и дело было. Вот как сам Бродский рассказывает об этом: «Конечно же, мы толковали о литературе, конечно же, мы сплетничали, конечно же, мы бегали за водкой, слушали Моцарта и смеялись над правительством. Но, оглядываясь назад, я слышу и вижу не это; в моем сознании всплывает одна строчка из того самого «Шиповника»: «Ты не знаешь, что тебе простили...» Она, эта строчка, не столько вырывается из, сколько отрывается от контекста, потому что это сказано именно голосом души – ибо прощающий всегда больше самой обиды и того, кто обиду причиняет. Ибо строка эта, адресованная человеку, на самом деле адресована всему миру, она – ответ души на существование. Примерно этому – а не навыкам стихосложения – мы у нее и учились».
Понимаете: «голос души». И в том случае, если ты просишь прощение, и в том, если прощаешь сам. Сказать это ритуально, затвержено – не получится. То есть получится, но ничего, кроме неловкости не вызовет. В эти слова, как теперь говорят, надо вложиться. А для того, чтобы еще раз подтвердить, что это жест не просто благородный там, философский или религиозный, а простой, житейский, выгодный для души, скажу, что надо уметь прощать и себя, чтобы не тащить всю жизнь за собой иногда непосильный груз прошлого.
