«У нас всегда есть возможность радоваться»

Psychologies: Отличается ли радость от счастья?

Шарль Пепен: Счастье соответствует состоянию постоянного удовлетворения, которое имеет основания: есть причины, чтобы быть счастливым. Что касается радости, то она вспыхивает вдруг и без определенной причины. Однако, если уж мы ее чувствуем, она намного превосходит нас. Например, я чувствую запах горячего кофе или солнечный луч на щеке, и вдруг меня охватывает огромная радость. Поэтому мы говорим – «обезумел от радости». Нельзя сказать, что мы счастливы, если мы столкнулись с болезнью, страданием, финансовыми трудностями, а радость тем не менее может нас посетить. У нас у всех есть такой личный опыт, когда однажды мы почувствовали, что она нас охватила.

Откуда приходит эта эмоция?

Ш. П.: От самой экзистенции. Даже если я этого не знаю, я могу чувствовать, что мир мог бы не существовать, что меня могло бы не быть на свете, и однако я все-таки живу в этом мире. Радость – это ощущение, что жить в этом мире – настоящее чудо. И именно в этом смысле радость – чудо, доступное всем. Когда больше ничего не возможно, радость все равно остается возможной.

Тогда парадоксальным образом периоды кризиса особенно благоприятны для радости?

Ш. П.: Именно! Потому что когда жизнь тяжела, у нас больше возможностей приблизиться к чистой радости, как нам прекрасно показали стоики, апостолы или Анри Бергсон. Почему так? Потому что когда мы радуемся в силу нашей нарциссической удовлетворенности, когда у нас есть успех, комфорт, любовь и прочее, у нас есть «резоны», чтобы быть довольными. Это похоже на радость, но это не она. Самая чистая радость возникает, когда мы избавились он объективных причин для того, чтобы радоваться. Она не привязана к моему «маленькому «Я», это не «моя маленькая радость», это радость всего мира: как если бы через меня мир радовался тому, что он существует.

Вы говорите, что она вдруг проявляется без причины: значит, мы не можем ее в себе культивировать, взращивать?

Ш. П.: Наоборот, я верю в педагогику радости. Первый пункт – перестать «надеяться», перестать идеализировать ситуацию, которая должна случиться. Речь не только о том, чтобы принять настоящее, – а ведь и это проще сказать, чем сделать! Нужно по-настоящему бороться с идеологией надежды, которую наша эпоха так активно поощряет. Повторяя самым обездоленным: «нужно верить в лучшее», «у тебя есть причины надеяться», мы усиливаем их страдание, потому что, с одной стороны, когда я надеюсь на улучшение и вижу, что оно не наступает, я добавляю к своему несчастью еще и разочарование. С другой стороны, это мешает мне полюбить то, что уже есть, потому что смещает мою энергию и мои силы к тому, чего нет в данный момент.

А что потом? Как научиться «любить» то, что есть?

Ш. П.: Это второй шаг: стать эпикурейцем в благородном смысле этого слова. Иными словами, понимать, что мир – это случайность; жизнь, вода, солнце, все, что мне нравится, существует, хотя для этого нет никаких причин. И третий шаг – тренироваться. Чем больше мы признаем, что у нас есть этот ресурс, в том числе и в неблагоприятных обстоятельствах, тем легче нам его активировать. Даже при том, что это не означает, разумеется, отсутствия страданий!

В романе «Гимн радости»¹ вы даже утверждаете, что радость рождается из бедствий. Почему?

Ш. П.: Потому что страдания соединяют нас с реальностью, а в реальности уже возникает радость. Мы часто живем в отрыве от реальности: мы витаем, идеализируем, грезим… Отсюда возникает грусть: «Я мог бы родиться там, но нет», «Я мог бы быть таким или иметь это, но нет…». И наоборот, что происходит в момент страданий, развенчания иллюзий, провала, в тяжелые времена? Мы наталкиваемся на реальность, которая оказывает нам сопротивление. И тут есть место для радости.

Но ведь неудовлетворенность – это стимул, двигатель. Научиться любить трагическое под тем предлогом, что оно нам дает возможности для радости, – не извращение ли это?

Ш. П.: Речь не о том, чтобы придать ценность страданиям, а скорее о том, что, принимая этот необходимый этап, мы можем найти силы, чтобы изменить ситуацию. Как говорит Сенека, если у тебя есть силы принять то, что ты не можешь изменить, мужество изменить то, что можно изменить, и ум, чтобы отличить одно от другого, тогда тебе ничего не страшно. Эта философия, которую считают фаталистической, на самом деле – философия действия. Но ее исходная посылка состоит в радостном принятии. Мы, современные люди, ошибаемся, веря, что можем все изменить. Именно из-за этого мы постоянно со всего размаху врезаемся в стену разочарований.

Значит, моменты радости можно использовать как инструмент?

Ш. П.: Пожалуй. Есть зло, есть боль, есть даже абсолютное зло. Но радость – это тоже абсолют, который мы можем противопоставить злу, и тем самым найти энергию для того, чтобы менять мир к лучшему там, где это возможно. Жизнь – это творчество, говорит Анри Бергсон, и моя радость происходит из того, что я участвую в этом творчестве.

А как конкретно можно поучаствовать в этом творчестве?

Ш. П.: Рожая детей, организуя собственную компанию, создавая произведения, ухаживая за своим садом… В общем, «деланием». Я встречаю столько сотрудников больших предприятий, которые говорят мне: «Я не знаю, в чем заключается моя профессия, я хожу на совещания, на подведение итогов совещаний… Но в конечном счете, что я делаю?» Чтобы испытывать радость, нужно участвовать в том, что реально. Осязаемо.

Но при этом вы показываете, что к избытку радости многие относятся с подозрением.

Ш. П.: Да, для мрачных людей радость – это скандал. Как будто они хотят погрузиться в вечные сумерки и злятся на тех, кто выбрался из них с помощью радости. Радость скандальна еще и в глазах всех тех, кто думает, будто в нашей действительности нет вообще ничего привлекательного. Но мы же знаем: кто в истории убивал больше всего, кто причинил больше всего зла? Те, что хотели изменить «все»! Те, кто были бесконечно далеки от этой радостной силы принятия реальности! Вы не найдете ни одного преступника среди тех, кто живет в радости.

Зачем в вашей книжке вы привлекаете психоанализ?

Ш. П.: Но ведь Freud – это же по-немецки «радость»! Если говорить серьезно, то я считаю психоанализ состоявшимся, когда наконец мы оставляем мечты, упреки и идеализацию. Когда мы становимся способны принять себя такими, какие мы есть. В отличие от некоторых видов терапии, которые предлагают нас «перепрограммировать» или «трансформировать», психоанализ говорит: вы не изменитесь, но вам удастся расслышать себя настоящего. И это, по моему опыту, становится поводом для истинного ликования!

Даже несмотря на то, что это ликование пройдет со временем?

Ш. П.: Да, ликование преходяще, но оно всегда может случиться снова. Именно этим жизнь и интересна, правда? Вообще я вижу связь между продолжительным счастьем и вспышками радости: они нам показывают, что мы можем быть счастливы, что бы ни случилось. Просто когда другие превращают поиски счастья в цель, я говорю, что счастье возможно, но нет ничего страшного в том, что оно может не случиться. Потому что нам всегда доступна она – радость.