Однокурсников, в том числе бывших, связывает многое: приметы времени и места, любимые фильмы, общие знакомые, общая профессия. Расширяя слой, переходя просто к ровесникам, просто к землякам, мы неизбежно сжимаем общую зону. Однако остается что-то общее и важное, например для немцев, французов или вообще европейцев. Было оно, конечно, и в СССР, причем дважды: общепринятые фигуры речи и общепринятая система поведения. Российской общенациональной нормы не наблюдается – ни на словах, ни на деле. Ни от Калининграда до Владивостока, ни даже в пределах МКАД мы все вместе не знаем, есть ли Бог (и каков он, если есть), куда движется наша страна, верим ли мы властям, надо ли соблюдать законы, сколько стоит стакан сока в кафе за углом.
Проницательный читатель скажет, что и раньше эта общая зона умолчания объединяла скорее интеллигенцию, – что ж, сегодня она и интеллигенцию не объединяет. Если и мелькают в разговоре эти опоры – мы же с вами понимаем, – то окончание фразы, скорее всего, будет усталым и негативным. Мы с вами оба понимаем, что об этом нет смысла говорить. Со времен чеховских героев эти разговоры о главном никуда не привели. Вопросы веры, глубоких убеждений не обсуждаются, но не потому, что там заведомо общее, а потому, что мы с вами уважаем друг друга и не вторгаемся на личные территории. Это privacy. Там, где раньше была деликатность как умение содержательно говорить о личном и нервном, сейчас деликатность – умение не говорить. Эта новая зона умолчания не предполагает общего фундамента. Обсуждение частностей безболезненно, но почти лишено смысла.
Если всерьез, по-хорошему объединяет только общий враг: легко примерно одинаково относиться к Сталину или Чикатило. Наверное, в прежние времена нас окружало идейно чужое пространство – оно нас и выстраивало. А когда оно – ну не то чтобы рухнуло, но пошатнулось, мы оказались пугающе разными. Прагматиками и романтиками, агностиками и убежденно верующими людьми. Хорошо было аукаться цитатами из «Кавказской пленницы». А дальше?
А дальше – новое и загадочное искусство общаться сердечно и легко, всегда оставляя собеседнику пространство для маневра. Девять часов с соседом в самолете. Три года с сотрудниками в офисе. Неопределенный срок – с зятем. Без какой бы то ни было гарантии общих устоев и взглядов. Или мы просто не там искали? Или наше главное и общее все это время было рядом?
Дети вырастают и уходят.
Настроение важно для здоровья.
Главное – чтобы утром хотелось на работу, а вечером – домой.
Все понемногу образуется.
