«Самое обычное письмо допускает три-пять разных «разворотов»: как посмотреть. Какие из них уместны, а каким суждено только слегка «фонить» — зависит от письма, но не только. Кое-что зависит от меня: и опыт реальной работы с разными темами ограничен, и свои профессиональные и человеческие предрассудки у меня есть. А еще есть интересы журнала и его правила. Иногда так и подмывало уйти в «параллельные пространства» и оттуда рассказать что-нибудь по мотивам письма, но вообще о другом. Однако некрасиво и неправильно: тут тебе не сольный концерт, не распоешься.
Но и из возможного всегда можно было выбрать куда больше ходов и поворотов, чем требовалось для сдачи материала. И все же хочется показать — ну хоть разок! — что оставалось «за кадром» уже после этой самой сдачи. Эти тихие голосочки «неотправленных писем» все еще шепчутся на моем «рабочем столе». Пожалуй, стоит взять для примера письмо как раз сюжетное, где речь идет о событиях и их понимании автором. И пусть это будет самый что ни на есть рядовой сюжет. Из тех, о которых любительницы отечественных сериалов со вздохом говорят: «Очень жизненно».
«Добрый день, уважаемая эксперт Екатерина Михайлова. Неделю назад я узнал, что у меня есть внебрачный сын. Женщина, с которой мы кратко были близки много лет назад, прислала мне его фотографию. Она ничего не хочет от меня, просто информирует. Она пишет, что сын вырос хорошим человеком, что его растил ее муж с трех лет и он его называет отцом. Что она решила по достижении сыном 18 лет ему рассказать, кто его родной отец, и отцу, то есть мне, тоже рассказать — она предприняла усилия, чтобы меня найти, нашла через «Одноклассников». Самое смешное, что она не пишет, какова была и была ли реакция сына на это известие, — может быть, она, конечно, сперва мне написала и ждет ответа. Я не очень понимаю, зачем она это делает. Зачем мне пишет на эту тему, если, как она говорит, «ничего не хочет, ни денег, ни участия в воспитании, так как он уже воспитан». Чего она на самом деле хочет все же, как это понять? Я не могу обсуждать этот вопрос ни с женой своей (особенно потому, что у нас с ней нет детей по ряду медицинских показаний), ни тем более с моей матерью, она человек старый и была бы неприятно удивлена, узнав про мой роман с той женщиной, — они были знакомы… Так что же хочет эта женщина, как понять?»
С уважением, Евгений, 49 лет
Ну вот он, «сюжет». Автор спрашивает: так что же хочет эта женщина, как понять? Пришел бы на консультацию, я бы спросила: чем это для вас так важно? Человек взрослый, под пятьдесят, растерян, расстроен и не понимает, чего он сам хочет и чувствует. «Самое смешное, что она не пишет, какова была и была ли реакция сына на это известие», — вспомните, когда мы говорим про некое событие «самое смешное», уж точно никому не смешно. Жизнь не то чтобы прожита, но сложилась. Детей нет, да и не будет, скорее всего. Мама, похоже, властная: пятидесятилетнему сыну неуютно даже подумать, что она узнает и будет «неприятно удивлена» его романом двадцатилетней давности. Половина текста — пересказ письма «той женщины». В середине почти жалобное: зачем она мне пишет на эту тему, если ничего не хочет? Жил человек в своем мире со старой матерью и бездетной женой, все коллизии в прошлом, впереди одни похороны. И вдруг потянуло сквозняком, стабильный мир разгерметизировался — оказалось, что будущее было, а у кого-то и теперь есть…
Если брать за основу эту линию, ответ получается суровым. Жанр — «горькая правда». Например, такая.
«Ну что ж, Евгений, давайте посмотрим на факты. Много лет назад — вам тогда было тридцать — вы были «кратко близки» с женщиной. О своем сыне эти годы ничего не знали, роман давно закончился. Вы не были лубочным злодеем, покинувшим беременную подругу, вас просто не поставили в известность. Не могу об этом судить, но вы-то наверняка знаете почему. «Та женщина» предпочла растить дитя сначала одна, потом с мужем, но не с вами — даже в качестве воскресного папы-визитера. Вы тоже предпочли какую-то другую жизнь, другие отношения. Прошли годы, все уже немолоды… кроме мальчика, конечно. Создается впечатление, что вы и дальше предпочли бы ничего не знать, но вас настойчиво «разбудили» и заставили в одиночестве встретиться с иной картиной мира, в котором есть жизнь и молодость, а недоговоренностей и семейных тайн нет. Ваша семья явно живет по другим правилам: у вас не принято говорить о том, что может кого-то расстроить и нарушить чей-то покой. Вы словно приготовились достойно и прилично доживать без новостей и волнений: ближайшие лет тридцать видно как на ладони. С этой «подводной лодки» уже никто никуда не денется: в свой срок похороните маму, улучшите бытовые условия, может быть, даже сделаете ремонт… (Почему-то кажется, что у вас в доме и без ремонта должно быть очень, очень чисто.) Главное — не создавать проблем и никого не ставить в неловкое положение, чтобы было тихо. Ваш вопрос — так чего же она хочет?! — звучит как сердитое и жалобное: «Зачем меня потревожили?!» Евгений, а какая разница, чего она хочет? Вы ведь вправе не отвечать или ответить формально, «та женщина» живет своей жизнью, вы — своей. В этой истории все справедливо, все в выигрыше. У мальчика есть будущее и правда, у той пары — ощущение своей правоты, у вашей жены — надежное замужество, у мамы — власть и поддержка, а у вас — покой и предсказуемость. Они вернутся, поскольку раскачивать свою «подводную лодку» вы явно не собираетесь. Польза и смысл ситуации для вас в том, что вы окончательно поняли, как вам дорог ваш небольшой мир с искусственным климатом и звукоизоляцией. Другой мужчина в ваших обстоятельствах мог бы, к примеру, порадоваться, что его род не угас — для кого-то это важно. Или засыпать «ту женщину» вопросами, сходить на исповедь, напиться с друзьями — да мало ли! Пока не произойдет что-то из ряда вон выходящее, мы не слишком задумываемся о том, что для нас по-настоящему важно, а резкая встряска заставляет это прочувствовать и понять. Вот вы и поняли».
И конечно, это не единственный угол зрения. Повторяющийся вопрос — чего же хочет та женщина? — можно понимать не только в его конкретном значении. В письме полно отсылок к тому, чего хотят (или не хотят) от автора все упомянутые женщины. Их в этой истории три. Есть и трое мужчин, чувства и реакции которых непонятны, и это автора беспокоит. В его картине мира все решают женщины. Интересно, почему так. Если развить эту линию, получится совсем другой ответ. Начало, пересказывающее сюжет, — а как иначе, письма же не публикуются, читатель должен хоть что-то себе представить, — может быть и то же, а дальше будет поворот совсем в другую сторону. Скажем, так.
Екатерина Михайлова
«Вчера наступает внезапно»
Трава забвения и лики старости, культурные травмы и фигура отца, речевые роли и место женщины. Психотерапевт, специалист по психодраме, коуч и эксперт Psychologies Екатерина Михайлова пишет о том, над чем работает вместе с клиентами, и одновременно о тех вопросах, которые кажутся ей наиболее укорененными во времени и пространстве — сегодняшнем и вчерашнем, в пространстве жизни наших предков и в пространстве нашей культуры и истории.
«В вашем письме виден настойчивый интерес к тому, чего хочет от вас «эта женщина». Возможные реакции жены и мамы тоже для вас важны: ни за что на свете нельзя огорчить бездетную жену и рассердить мать. Получается странная картина: вашей жизнью во многом управляют решения, принимаемые женщинами, их возможные мотивы и эмоции. Ведь и о рождении сына вас когда-то не поставили в известность: его мама решила, что знать вам этого не надо. А теперь, когда мальчик вырос, она решает по-другому и считает, что у вас обоих есть право знать о существовании друг друга. Вас сильно задело, что ни слова не сказано о реакции сына, — неудивительно! И у меня возникает вопрос, который на консультации я бы точно задала: Евгений, чем для вас так важны желания и мотивы «этой женщины»? Как получилось, что они важнее собственных? Спросить невозможно, но кое-что в голову приходит. Вам до сих пор крайне важны оценки вашей матери. Сам факт того давнего романа, как вы считаете, мог бы вызвать ее неудовольствие, — вы пишете, что она была бы неприятно удивлена, так как «они были знакомы». То есть существование сына не так важно, как отношение мамы к вашей «краткой близости» с неподходящей женщиной двадцать лет назад! Не берусь судить о мамином характере, но могу себе представить, что именно нужно делать с мальчиком, чтобы у него сложилась на всю жизнь такая установка. Мама должна быть всесильной (не только в раннем детстве, как у всех). Испытывать на себе ее неудовольствие настолько тяжело, что мальчик готов на что угодно, лишь бы его не вызвать. Недовольство выражается не в криках и подзатыльниках, а в язвительных замечаниях или молчании с поджатыми губами и презрительно поднятой бровью. Вопросов задавать не следует, ответа не будет. Когда опала закончится, знать нельзя: каждый раз страшно, что это навсегда. Все последующие отношения — по определению — будут окрашены привычным и безысходным вопросом: «Так чего же хочет от меня эта женщина?»
Вы можете продолжать думать об этом или все-таки попробовать задать себе другой вопрос. Простой, но непривычный: «Так чего же хочу в этой ситуации я?» Выбор за вами.
А еще можно было бы сосредоточиться не на женщинах этой истории, а на мальчике. Или даже на мальчиках — неизвестном автору сыне и Евгении в детстве. Для этого есть основание — горькое «самое смешное, что она не пишет…». Кстати, нам ничего не известно об отце автора, то есть о его первых представлениях о том, зачем вообще человеку папа. И тогда получается совсем другой «срез»: было ли у автора то, что было (и есть) у его внебрачного сына, растил ли его мужчина? Думал ли хоть кто-нибудь о том, что Евгений «имеет право знать» в его восемнадцать лет? И это еще одна история и еще один ответ. Например, такой.
«Большинству людей важно знать историю своего рождения, хотя у родителей об этом спрашивают редко. Принято считать, что достигший разумного возраста человек имеет право знать о своем происхождении, и многие выросшие без отца «бывшие дети» действительно этого хотят. Ищут, расспрашивают, пытаются встретиться, иногда вступают в конфликт с матерью — зачем тебе это, ты ему не был нужен тогда, не вороши, ничего хорошего ты не узнаешь! У человека, ничего не знающего о своем биологическом отце, как будто недостает какой-то важной части ответа на вопрос «Кто я?». Само существование отчества в русском языке символизирует что-то важное: даже после смерти на памятнике остается след, словно мир живых должен знать, что похороненные здесь Сергей Николаевич или Софья Львовна были и навек останутся сыном Николая и дочерью Льва. У детей, которым повезло с отчимом, вопросов и беспокойства гораздо меньше — отцовская фигура не плод фантазий, место не пустует, оно занято реальным человеком. Он делает «работу папы» как умеет: чему-то учит, хвалит и ругает, поздравляет с днем рождения, дает деньги на карманные расходы, обсуждает возможное будущее. Кстати, эти истории бывают очень удачными — и чаще, чем принято считать. Женщина порой вполне сознательно стремится к браку с тем, кто станет «хорошим папой» ее ребенку, а успех этого проекта очень и очень ценится: «Он мне сына вырастил!» Вот мы и подошли к теме вашего письма. Мне кажется, что вы беспокоитесь не о том, Евгений. Мама вашего внебрачного ребенка всего лишь сделала то, что сейчас во всем мире принято считать обычным: избавила сына от сомнений и вопросов, признала его статус взрослого и разумного молодого мужчины, которому лучше знать о своем происхождении».
И хотя вам кажется, что это некий жест в ваш адрес, вы тут не главное действующее лицо. Вы скорее недостающий элемент пазла. Возможно, вы ощущаете, что вас использовали: когда-то не поставили в известность, а теперь без вашего ведома «сделали отцом». Но это вопрос давних отношений с матерью сына: похоже, доверия между вами не было и тогда, а уж теперь о нем и говорить-то странно. Вы ничего не пишете о своем детстве — видимо, считаете, что это к делу не относится. Но именно в детстве мы узнаем, кто такой папа и какова его роль в семье — на собственном опыте, если он есть, или от окружающих, если отцовской фигуры в семье нет. Подумайте о том, как ваша сегодняшняя тревога связана с обстоятельствами вашего собственного рождения, детства, юности. Вы наверняка представляете себя на месте сына, вам важна его реакция — и важна больше, чем вы готовы сейчас признать. А поскольку вернуться в неведение невозможно, стоило бы сосредоточиться на собственных (сколь угодно противоречивых, неясных и неожиданных) чувствах. Вопрос, который сейчас так вас беспокоит, прячет десятки других вопросов. Интересен ли вам этот юноша, важно ли для вас внешнее сходство, завидуете ли вы ему, пугает ли вас возможность встречи — и это далеко не все. Ваши реальные действия — хотя бы ответ на ее письмо — очень нуждаются в некоторой предварительной душевной работе. Готовы ли вы к ней — это отдельный вопрос.
Это тоже не последняя возможная версия, более того, «спектрально раскладываются» очень многие письма. Просто обычно это происходило исключительно у меня в голове или, самое большее, в черновиках. Три-четыре линии есть почти в каждом письме, текст словно мерцает потенциальными акцентами. И так жаль бывало отказываться от каких-то вторых и третьих планов, «выпрямлять» ответ! Всегда пыталась хоть как-то сохранить оттенки да подтексты, хотя за это и доставалось. Впрочем, благодарили тоже именно за это. Иногда кто-то говорил слова, от которых все неудобства и огорчения «призрачных» трудов становились неважны, «и стоило жить и работать стоило». Одно такое высказывание я даже записала: «Сначала думаешь — ну что тут можно найти интересного, все же на поверхности! А потом читаешь ответ и видишь, что в вопросе свернута целая Вселенная. И тайны, и бездны, и маленькие простые детали, и детство, и грядущая старость — миры! Значит, и в моей жизни тоже?»
…А ответ на то письмо, опубликованный в журнале, получился вот каким.
«Евгений, а так ли уж важно, чего от вас хочет эта женщина? Важнее другое: что в этом вас зацепило настолько, что написалось письмо. Мне кажется, что вы как-то напряглись и приготовились защищать своих близких от этих «голосов из прошлого»: пожилая мама и ваша нынешняя жена могут по разным причинам расстроиться, а ведь это ваш мир, и вы отвечаете за его спокойствие и устойчивость. Мне кажется, что если бы «та женщина» — мать вашего внебрачного сына — хотела чего-то конкретного, денег или протекции для мальчика, вам было бы проще. Это был бы почти шантаж, что возвращало бы ощущение морального превосходства. А так вы в растерянности и тревоге, поскольку мотивы поведения мамы мальчика неясны. Назову лишь некоторые — мы понимаем, что это всего лишь возможность. Есть в мире такая точка зрения, что своих биологических родителей надо знать — во всяком случае, что взрослые дети должны иметь на это право. Молодой человек увереннее себя чувствует, когда вместо фантазий об исчезнувшем отце у него появляется конкретный образ, живой человек, к которому можно как-то относиться, которому можно даже задать вопросы. Допускаю, что мама вашего сына разделяет эту веру. В каком-то смысле ее письмо вам свидетельствует, что она вырастила сына и готова признать его взрослые права: если вы не станете уклоняться от этого общения, мальчик сам разберется. Уверяю вас, она приложила усилия и вступала с вами в переписку не для вас, а для сына и, отчасти, для себя. Завершился важный этап ее жизни, никаких тайн в ее семье больше нет. А еще от ее письма в вашем пересказе веет явно задевающей вас нотой превосходства: у меня все хорошо, нам ничего не надо, вот взрослый сын, которого вырастил другой мужчина, я расставляю все точки над i, а ты решай. Дальнейшее зависит от того, как вы восприняли это известие: только как угрозу покою, или все-таки в существовании этого молодого человека для вас есть и какой-то иной смысл».
О других письмах и других сюжетах заочного общения с психологом читайте в новой книге Екатерины Михайловой «Психолог для невидимки» (Класс, 2015).
