У Фазиля Искандера в рассказе «Начало» есть забавный эпизод. Автор никак не может рассмешить попутчика по круизу. Отчаявшись, он рассказывает ему совсем невеселую историю о том, как девочка принесла в детский сад грушу, а воспитательница отобрала ее, сказав, что отнесет на кухню, где для всех сварят компот. А вечером девочка увидела в авоське воспитательницы, спешащей домой, свою большую грушу. И тут «мрачный мужчина», слушавший историю, начинает бешено смеяться. «Что же тут смешного?» — растерялся автор. «Как? Вы серьезно не понимаете? — захлебывается от смеха человек. «Не понимаю», — отвечает автор. «Ну как же: если воспитательница несет с работы грушу, представляете, что несет домой директор детского сада?!»
Вот таким специфическим оказалось чувство юмора у попутчика Искандера. Не сработал очередной канал коммуникации. Ведь юмор — пробный камень. Скажи, над чем ты смеешься, и я скажу, кто ты. Своеобразная дактилоскопия.
Говорят, чувство юмора — это как цвет глаз при рождении: у каждого свое. Как мироощущение: легкое, радостное, светлое, примечающее хорошее и снисходительно относящееся к дурному; или мрачное, депрессивное, порой апокалиптическое, фокусирующееся на недостатках. В жизни есть, понятно, и то, и другое. Чувство юмора безусловно способствует разрядке психического напряжения и, в каком-то смысле, смягчает нравы, в то же время дает объем жизни. Юмор демократичен: на смешное нет табу. Кто-то сказал: можно смеяться даже над ангелом, правда, если ты архангел. Отсутствие же чувства юмора, как отсутствие одного глаза, в любом случае означает проблемы со зрением.
Юмор — далеко не всегда острословие. Есть очень остроумные люди, профессиональные весельчаки. Но мне иногда кажется, что они давно потеряли всякую чувствительность к слову, как проститутки к телу: другому, может быть, и бывает хорошо, а у них вошло в привычку. Отношение к таким заштатным острословам у меня соответствующее: иногда возбуждают смех, чаще всего утомляют или вызывают что-то вроде эстетической брезгливости. Я не люблю их. Их водопадное острословие сродни пытке слушать не один анекдот, а сразу серию. Их безостановочный юмор похож на постоянную болтовню еврейского цирюльника, с той лишь разницей, что там это к месту, а здесь почти всегда невпопад.
Я не люблю их не только как конкурентов (не ревновать же игроку к искусству шулера), а именно потому, что они претендуют на эталон юмора. Тем самым совершая подмену, извращая его суть. Они потрафляют низким инстинктам толпы, бесконечно развлекая ее. А комичное тем и хорошо, что оттеняет грустное, темное, трагическое, делает его не таким концентрированным. Вот почему мой любимый жанр — трагикомедия.
В конечном итоге, над чем могут смеяться люди? Над собой, конечно. Правда, каждый раз им кажется, что над другими.
