Еще по традиции спрашивал меня, когда я приходил его мыть: «Четвертинку принес?» – и выпивал свою почерневшую серебряную почти стограммовую рюмку водки, но было заметно, как ему становится все труднее поддерживать разговор. Закуривая вставленную в мундштук болгарскую «Шипку», он повторял: «Неинтересно…»
В последние дни его земного существования жажда жизни вернулась к нему естественной мужской реакцией на совсем молоденькую, впервые пришедшую к нему сиделку, но и та через мгновение перестала его занимать. Именно тогда, в неполные свои тридцать четыре года, я остро ощутил силу старости. Именно тогда я понял, что возраст – это не мешки под глазами, не морщины и утратившие упругость мышцы, не скрипящие суставы и даже не болезни, которые могут настигнуть нас в детстве и юности, а угасший навсегда интерес к жизни. Покорная уверенность в том, что ни ты ее, ни она тебя ничем и ни в чем уже не смогут удивить.
Помнить, что жизнь способна удивить в тот самый момент, когда мы решим, что уже ничему не можем удивляться
До этого момента мне казалось, что старость и смерть – синонимы. Но острее всего конечность, отмеренность своего существования я переживал лет в десять-одиннадцать. С годами это чувство отступило: чем старше я становился, тем менее трагичной оказывалась эта неизбежная финальная точка жизни. В неизбежности нет трагедии.
Со старостью все куда сложнее. Понятно, что правительства всех мало-мальски развитых государств не знают, как содержать людей пенсионного возраста, число которых растет с каждым годом, и норовят этот пенсионный возраст повысить. Понятно, что в нашей стране даже самая приличная пенсия не позволяет купить необходимые лекарства и получить сносное медицинское обслуживание. Поэтому все разговоры о том, что надо с молодых лет копить на старость (она же «черный день»), – это вовсе не пустая болтовня. Но никакое государство не обеспечит нам остроту восприятия и переживания бытия.
Понимание краткости нашего существования, делаясь глубже с годами, лишь подхлестывает, гонит в неведомое, заставляет преодолевать физическую немощь. Так что главное – не сдаваться. В любом возрасте не забывать, что жизнь – это самое захватывающее приключение, которое способно удивить в тот самый момент, когда мы решим, что ничему уже не можем удивиться.
Мне в этом отношении повезло: всякий раз, когда в жизни возникала еще только тень скуки (от работы, превращающейся в рутину), судьба предлагала крутой разворот. Поэтому когда я пытаюсь предостерегать своих детей или наставлять их на путь истинный, они отвечают мне: «Но ведь ты всю жизнь делал только то, что тебе интересно. Мы – тоже».
