Утро у нас обычно начиналось так. Сначала звонит мой будильник. Я встаю, готовлю завтрак. Потом звонит его будильник. Он не встает. На завтрак ему плевать. Он – это мой ребенок, которому надо торопиться в школу. Я распахиваю дверь в его комнату – дублирую будильник. До выхода двадцать минут. Десять. Ребенок до последнего сидит в туалете, кое-как одевается, голодный выпадает в промозглую тьму...
Вечер. Надо бы выйти с собакой – она уже еле терпит. Хорошо, говорит, сейчас. Начинаются основательные сборы. Где мой плеер – не видели? А диск – не попадался? Обвешанный проводками, в ботинках топает к себе. А Борхес? Я, чтобы не заводиться, не выхожу из кухни. Бедная собака. Наконец экипировался. Дверь захлопывается. Через десять минут звонок. На пороге отрок. Что-то случилось? Собаку забыл взять...
И вот этого товарища я отправляю в 17 лет в Германию. Полгода языковой школы – потом университет в Аахене. В Шереметьево я вдруг поняла, что пережить это мне не под силу. Мальчику предстояло самостоятельно снять жилье, найти эти самые курсы, зарегистрироваться, оформить (в срок!) документы, как-то питаться, наконец, – и все это в чужом городе, не зная языка! После суточного рыдания в детской я как бы оцепенела... Между тем сын на курсы записался и комнату снял. Когда я через полгода приехала, то застала бледного юношу, который без труда вставал в шесть пятнадцать. Потому что ровно в шесть пятьдесят отходил трамвай. Он ни разу не потерял проездной билет и не забыл ключи. Вынимая из почтового ящика счета и какие-то бланки, тут же садился их заполнять и, только отправив, принимался за другие дела. Поскольку кухня делилась еще как минимум с тремя соседями – такими же студентами, – посуда за собой тут же убиралась, баночки расставлялись по местам, а мусор, как заведено в Европе, сортировался: стекло, упаковка, пищевые отходы.
Через полтора года сын объявил, что оставляет этот университет и переводится в Веймар – прошел творческий конкурс в знаменитый в мире искусства Университет Баухауса. Куда девался этот кузнечик, читающий до четырех утра, засыпающий в одежде, теряющий квитанции и сменную обувь? Сидя в Москве, в большой и – что говорить – опустевшей квартире, я безмерно скучаю по нему, не исчез и страх за своего единственного ребенка. Но именно сегодня, когда мужской инфантилизм, а заодно и материнская истерия, кажется, достигли апогея, мне кажется важным вовремя «отнять от груди» мальчика.
Сейчас сын в Берлине снимает кино, находит продюсеров и работу, которая позволяет ему жить самостоятельно. Получает второе образование. У него замечательная девушка. Как и следовало ожидать, он прекрасно обходится без моей опеки, но я счастлива, что именно со мной он советуется, когда пишет сценарий или сомневается в личном выборе… Нет, я не за учебу за границей, я – за любой способ отпустить мальчиков.
