Дорогой Дед Мороз! Никогда в жизни пиcем тебе не писала, как-то не знала, что это вообще можно, но тут меня дети спросили, послала ли я уже свое письмо, и я решила, что пора. Пишу.
Когда я была совсем маленькой, я путала тебя с Богом. Ты с бородой и добрый, и Бог вроде с бородой и добрый. Только ты приходишь раз в году, а Бог вроде бы все время как-то где-то (следит, не ковыряю ли я в носу, и огорчается, когда я зарываю вареную цветную капусту в горшке с алоэ). В общем, вы у меня смешались в голове, потому что я еще усвоила, что кого-то из вас надо бояться – то ли что подарка не будет, то ли что последуют санкции за зарытую капусту.
Постепенно вы раздвоились, а к моим годам шести окончательно рассредоточились, и я поняла, что когда на нашем Велозаводском рынке колонны вдруг из серых превращаются в разноцветные, а вместо цветной опять же капусты на прилавках волшебным образом появляются пластиковые прозрачные корыта, полные невозможной красоты и новизны – стеклянных домиков, шишечек, грибочков, белочек и шаров всех цветов (а лучше всего – прозрачные, а внутри «дождик») – значит, скоро тебя ждать, и будет сюрприз!
Хорошо помню, что ты один раз пришел в папином зеленом халате и в белой вате на лице, и очки на тебе были папины, ты молчал, за тебя говорила мама и много смеялась, я тоже смеялась, потому что это было забавно: зачем ты забрал у папы очки и халат?.. Ты мне тогда подарил лошадку на подставке, я ее, прости, на следующий же день перекрасила гуашью в другую масть и, не дождавшись, пока краска высохнет, села в седло голой пятой точкой. Так и остался потом надолго на лошади отпечаток той части детского тела, которую мама, причитая, терла мочалкой... Лошадь лет 10 прожила, пока гуашь не облупилась окончательно. Так что в принципе спасибо, мне понравилось... Ты вообще меня никогда не обижал и не разочаровывал, спасибо.
А потом вдруг откуда ни возьмись появился в красном лихом колпаке, очках и на каком-то пухлом олене по имени Рудольф вообще неизвестно кто – Санта-Клаус, такой вот Гришка Отрепьев от новогодней индустрии. И все страшно опять запуталось, я с негодованием воспринимала все эти твои нескромные красные колпаки с белой опушкой, бездарные какие-то носки, белых мишек с кока-кольными бутылочками в лапах, все это казалось такой туфтой, обманкой, никакого волшебного пафоса, а только жуткое панибратство с Праздником. Непросто было, знаешь... И где-то как раз в переходном возрасте от Деда Мороза к Санте я прозрела и теперь могу спокойно с тобой разговаривать.
Пока росла старшая дочка, я была сама слишком маленькой, нетерпеливой и дерганой, ужасно небрежно относилась к тебе и твоей функции, но на защиту дочерних интересов встали стеной мои родители все с тем же зеленым халатом наперевес. Не знаю, когда она поняла про тебя то, что давно понимаю я, но чего пока – так долго, странно! – не понимают младшие мои дети... Но она тоже радуется вместе со мной, наряжая елку и упаковывая подарки.
Когда ты приносишь заказанные подарки моим детям и они радуются и вопят – вот, мам, смотри, ведь все как мы просили!!! – это и есть мне главный подарок от тебя.
Я иногда думаю, что ты, наверное, очень устаешь от всех этих просьб, канючек, страшных надежд, коварных замыслов, лицемерных паинек, замирающих от робкой наглости хулиганов, воришек, писем-телеграмм, писем-кляуз... И тогда ты начинаешь путать, кто же просил в сем году маленькие ботиночки для игрушечной панды, а кто – набор цветных карандашей. Ты плохо спишь, у тебя дергается половина лица и краешек левого уха, ты стал хуже слышать и тебе пора менять очки. Ты давно уже не читаешь книжек, а только спецлитературу про упаковочные материалы, в санях переключаешься с «Радио Великий Устюг» на «Радио Московская Усадьба», и все тебе кажется не то, не так, нелепо, смешно, безрассудно и т.д. Знай: это, дед, называется профессиональное выгорание. И с этим надо как-то работать, восстанавливаться, уж не говорим за супервизию...
Ты уж позволь себе, ладно? Иногда вали к кузену за Полярный за кружок, в Рованиеми, запрись на сто ледяных замков, вызови какую-нибудь финскую кикимору, чтобы сделала тебе массажик, а то разреши себе напиться можжевеловой водки, закуси ударенной морозом рябинкой (какие там еще есть штампы?) и отдохни денек-другой, отключив телефон и выставив кузенова Рудольфа на пороге, шоб не пущал просителей и письмоносцев. Ну что там – встанет конвейер?.. Я тебя умоляю.
С наступающим тебя, Дед!
