– Вер, мы кофе-то пойдем пить?
Они стояли на дорожке под сосной в нашем турецком отеле, похожем на громадный пионерский лагерь, я видела их издалека. Но только по этому обращению поняла, что они русские. С виду – типичные немецкие (австрийские, бельгийские) пенсионеры: в меру ухоженные, в меру расслабленные, в меру одетые и столь же в меру раздетые… В общем, как все здесь. А вот поди ж ты.
С этого момента я стала наблюдать. Нет, скорее играть, в излюбленную свою игру «угадай, кто». Вот эта пара с малышом – они наши или европейцы? А вот эта, с двумя детьми? А вот эта женщина в бриджах и футболке – она-то точно «не наша»?... Через пару дней игру я забросила: кому же понравится все время проигрывать. А я проигрывала, раунд за раундом. Предполагаемые европейцы, стоило им заговорить вслух, оказывались самыми что ни на есть родными, русскоязычными. Но самое интересное – предполагаемые «русские» неожиданно заговаривали по-немецки или по-французски!
Я вынуждена была признать свое поражение. Я больше не могла с легкостью проделать тот фокус, который без труда давался мне еще лет пять назад, когда я была здесь в последний раз – я не могла с первого взгляда, без слов, отличить «нашего» от «заграничного». За эти несколько лет границы стерлись.
Одежда? Да, пожалуй. Фальшивые «гуччи от версаче» в прошлом, вечерние платья и шпильки на ужине в демократичном ресторане, больше напоминающем столовку, тоже. Джинсы, сандалии, шорты, футболки – в общем, всё как у всех вокруг. Ну, разве что футболки поаккуратнее, не такие мятые.
Но одежда – это самое простое, это на поверхности. Решительно изменилось то, с чем, казалось, ничего уж не поделаешь: поведение и выражение лиц! Вот они на пляжных лежаках, оба лет 30-ти, рядом дочка в панамке. Он говорит жене негромко: «Ты бы осторожнее с солнцем» - и мажет ей спину кремом от загара. Потом идет с дочкой к морю. А вот за столиком на завтраке четверо: молодая женщина с сыном-школьником, тут же ее родители, мать и отец, лет 60-ти. Мужчина (он в белой льняной рубашке) взял себе на завтрак йогурт с хлопьями, апельсиновый сок. До этого я видела его на пробежке.
Никаких криков, брутальных купаний в бассейнах, жесткого пьянства в барах, подзатыльников детям, - всего, что так резко выделялось прежде на благостном иноязычном фоне. Вместо прежних крайностей – долгожданные полутона. Вместо прежних поджатых губ, вечного выражения недовольства, зажатости – полуулыбка и спокойствие.
Что за чудеса, казалось бы? Да никаких чудес. Всего-то и надо было, что поездить по миру. Впрочем, сначала нужно было стать просто сытым, а потом, когда сытость перестала быть диковинкой, начать путешествовать. О, эта великая преобразующая сила путешествий, когда ты оказываешься вне всего привычного, наедине с непривычным, и сначала ты – о, да – вопиюще выделяешься среди тех, кто не знал, что такое штопаные колготки и талоны на сахар. Я, например, навсегда запомню, как в слезах стояла посреди американского супермаркета, сжав в руках корзинку и не в силах выбрать ни-че-го… Шел 1991 год, какие уж там были у нас супермаркеты.
А потом еще одна поездка, и еще, еще… И вот ты уже понимаешь, как устроен этот прежде непонятный тебе мир, ты примериваешь его на себя, а он постепенно принимает тебя как равного. И вот ты уже его часть, ты понимаешь, что нет в нем ничего непостижимо сложного, и ты чувствуешь в нем себя все свободнее. Теперь уже разве что наметанный взгляд турецкого торговца выделит тебя из толпы: русский?... Но торговцы – люди особые, тренированные.
Вот так я и перестала отличать «наших» среди «не наших». Ну, почти.
А может, просто с отелем повезло.
