Эта женщина была очень сильной и цельной личностью. В 1917 году девятнадцатилетней девочкой она закончила гимназию с золотой медалью и решила продолжить учебу в Университете. Для этого надо было жить в городе, который захлестнула волна гражданской войны, и она решила, вопреки опасениям и уговорам родителей, уехать одна в далекий сибирский город, где еще было спокойно. Там она должна была и учиться, и зарабатывать себе на жизнь в чрезвычайно трудных условиях того времени. На последнем курсе она перевелась в Москву, где завершила учебу и начала работать.
На протяжении всей жизни ко всем трудностям она относилась так же рационально, искала и находила оптимальный способ решения, даже если он давался ей нелегко и требовал «переступить через себя» и отказаться от сиюминутного комфорта.
Так было, когда ее единственный и поздно рожденный сын кончил школу и не смог поступить в институт в Москве. Она помогла ему повторить свой собственный путь: послала его в сибирский город, где ему поступить в институт было легче, и осталась одна в уже пожилом возрасте (ее муж давно умер). Родные и друзья не могли понять ее поступка – как можно остаться одной и оставить сына без своей постоянной заботы? Им казалось это проявлением какой-то бесчувственности. А она поступила так именно потому, что это был единственный верный способ помочь ему.
Она вообще часто помогала людям. Но это не были импульсивные порывы, а всегда спокойное, взвешенное, рациональное поведение, и также она относилась к собственным серьезным проблемам и несчастьям. Многим она казалась человеком не очень эмоциональным, и лишь самые близкие люди видели, что она переживает, но не позволяет себе отдаться этим переживаниям.
В глубокой старости у нее началась старческая деменция. Нарушилась память, ориентация в происходящем, способность правильно оценивать события и предвидеть их последствия. И на этом фоне интеллектуального угасания неожиданно прорезалась открытая эмоциональная теплота к окружавшим ее людям. Ее жесты стали мягкими, интонации голоса нежными, она могла вдруг погладить собеседника.
Когда она умирала в состоянии, казалось, полного отключения от реальности, она безостановочно колотила кулаками воздух – было страшное впечатление, что она сражается со смертью, это соответствовало ее личности. Сын ее заплакал от ощущения жалости и бессилия. Она внезапно прекратила свое сражение, внимательно посмотрела на него и сказала убедительно и ласково: «Плакать не надо» и тут же опять впала в предсмертное галлюцинаторное состояние.
Как можно объяснить такую перемену? Неужели теплота и чувствительность пришли вместе со старческим слабоумием? Я думаю, что нет. Я думаю, что весь этот потенциал эмоциональных отношений и переживаний и был в ней всегда. Но с ранней юности она настроила себя на контроль своего поведения, на рациональный анализ происходящего как единственный способ справиться с трудностями и не сломаться – и не только для себя, но и во имя близких, иногда в ущерб своим сиюминутным эмоциям.
Этот контроль - функция нашего левого полушария, левой лобной доли мозга. Но правополушарная эмоциональная чувствительность не была утрачена, она была просто под постоянным контролем, и когда этот контроль ослаб вследствие развития деменции (она прежде всего разрушает именно эти функции левого полушария), освободился подавлявшийся ранее потенциал непосредственного эмоционального реагирования.
Многие люди в старости, при естественном снижении активности левого полушария, становятся теплее и мягче. Из-за интеллектуальных расстройств это может не замечаться другими, но они как раз в этот период особенно нуждаются в подлинном встречном проявлении тепла, понимания и сочувствия со стороны близких.
