Одно из моих самых ярких детских воспоминаний — «Песня года–86». Мне шесть лет, мама, папа и брат сидят на диване, а я, пританцовывая перед телевизором, пою вместе с артистами: весь репертуар я знаю наизусть. И когда мама отправляет нас с братом спать, еще долго не могу успокоиться. Завернувшись в одеяло и воображая себя ведущей, «объявляю номера», а потом представляю, что я — София Ротару, и на бис пою «Лава-а-а-анда, горная лава-а-а-анда...»
Петь в моей семье любили все. Каждый раз, когда в гости приезжал папин брат, в нашей маленькой гостиной собиралось человек пятнадцать родственников. Дядя Витя садился за пианино, и мы до ночи пели русские народные, что-то из Пугачевой, Ротару. Слушая, как соединяются наши голоса и мое пение вливается в семейный хор, я чувствовала себя совершенно счастливой.
В первом классе родители отдали меня в музыкальную школу. После нее я поступила в музыкальное училище, а потом в Институт имени Гнесиных. Училась по классу фортепьяно, но особенно любила уроки вокала. Было, например, упражнение — кричать чайкой, резко выталкивая воздух из горла. Потом я часто его вспоминала… После института мне предложили интересную работу на телевидении. Но петь я продолжала — для себя, для друзей, а когда родилась первая дочка, для нее. Она плохо спала, и, бывало, ночи напролет я носила ее на руках по квартире и пела, пела, пела, все — от Цоя до классических арий. Тогда-то в голосе и начала появляться небольшая хрипотца. Но я не придавала ей значения — понятно же, устала, не выспалась...
Прошло пять лет. Я родила вторую дочку, бросила работу на телевидении и открыла детский клуб рядом с домом. Придумывала игры, мастерила пособия, учила детей музыке и английскому. Первое время была единственным преподавателем в клубе. Но он быстро набрал популярность, нашлись другие увлеченные люди, которые стали работать вместе со мной. А я все чаще болела — то простуда, то ангина, и каждый раз голос садился и долго-долго восстанавливался.
По-настоящему я испугалась недели через две — у меня по-прежнему не получалось сказать ни слова, в горле словно перерезали провода
К врачу идти было некогда — дети и клуб занимали все свободное время. Я ждала лета, думала, будут каникулы, тогда и займусь здоровьем. Но за месяц до спасительного отдыха, в мае, голос пропал. Совсем. Я могла только шептать — и бегом побежала к врачу.
Лор в поликлинике обнаружил новообразование на связках. Сразу успокоил — на злокачественную опухоль не похоже, скорее всего, это папиллома. Помню, я подумала: «Ну что такое папиллома? Маленькая родинка, у меня таких на теле много. Чикнут ее, и все пройдет, буду соловьем петь».
Операция, по словам хирурга, прошла успешно. Но спустя день, два, три, неделю боль в горле сохранялась. А главное — я молчала, голос не возвращался. По-настоящему я испугалась недели через две — у меня по-прежнему не получалось сказать ни слова, в горле словно перерезали провода! Дома я почувствовала себя еще более беспомощной. О работе в клубе не могло быть и речи — у меня не получалось даже шептать. Гуляя с детьми, я бегала по площадке от одной дочки к другой, молча ловила их с горок и лестниц, пока не осенило — мне нужен свисток! Да, я начала общаться с детьми посредством свистка, как тренер с дельфинами.
А еще мне все время было стыдно. Я не могла подойти к телефону и поговорить с родителями своих учеников. Не могла поблагодарить рабочего, который помог мне заправить машину. Невозможно же всем и каждому на пальцах объяснять: «Ребят, простите, у меня тут операция была, голоса нет, я говорить не могу». Окружающие, наверное, думали, что я невоспитанная. Что еще можно подумать про человека, который просто кивает и уходит?
Только через сорок дней после операции голос начал возвращаться, но он изменился — стал слабым, хриплым. Чайкой с таким уже не покричишь. И снова заболело горло...
Новый врач из Института отоларингологии сказал, что предыдущая операция была сделана грубо, на связках остался рубец, и другого голоса у меня уже никогда не будет. К тому же мне срочно требуется новая операция: вместо одной папилломы появились две, они растут и скоро могут закрыть голосовую щель, тогда я начну задыхаться. Времени у меня две недели. И тут я разревелась. До меня дошло, что лекарства от моей болезни нет. Что единственный выход — снова и снова ложиться на операцию. И раз за разом проходить через все это — белый кафель, простынку, под которой я — без одежды, без защиты. А потом наркоз, «отходняк» и неизвестность.
Я жива, мои близкие рядом, это главное. Если я не смогу с ними петь и говорить, я найду способ выразить любовь без слов
Я тянула время. Но, как и предупредил доктор, вскоре начались трудности с дыханием. Чтобы не задохнуться во сне, я спала сидя. Но все равно тянула, пока не познакомилась в клинике с девушкой, которая страдает папилломатозом уже 17 лет. Она прошла много врачей, перепробовала все на свете и перенесла больше сорока операций. А потом нашла «своего» — теперь уже и моего — врача и успокоилась. И рецидивы у нее происходят реже. Ее спокойствие передалось и мне. На операцию я шла с безоговорочным доверием к хирургу. Очнувшись после наркоза, первым делом проверила — голос слабенький, но он есть. Я вернулась к занятиям в клубе и на полгода забыла о болезни. Пока не подхватила ангину и не потеряла голос вновь.
Через неделю мне снова предстоит операция. И я понимаю: это навсегда. Дети вырастут, будут бегать внуки, врач мой состарится, начнет ходить с палочкой, а я все равно каждый год буду ложиться к нему на операционный стол. Это неизбежно.
Сначала я храбрилась. Потом отчаивалась. Боролась. А сейчас пришла к смирению. И к пониманию, что жить нужно здесь и сейчас. Мне кажется, теперь я внимательнее отношусь к близким, терпимее к людям. И ценю каждое мгновение, когда у меня есть голос. Да, я уже меньше преподаю, но руковожу клубом как креативный директор. Стараюсь поменьше говорить, взвешивать каждое слово, лишний раз не повышаю голос — берегу его. В общем, я приспособилась. Только мысль, что я никогда больше ничего не спою, была невыносимой. Но однажды мой брат сказал: «Представляешь, я порвал сухожилие и теперь никогда не сыграю в футбол. Но жизнь от этого не кончается». И я подумала: я жива, мои близкие рядом, это главное. Если я не смогу с ними петь и говорить, я найду способ выразить любовь без слов.
