Моя четырехлетняя дочь, как и все дети ее возраста, очень любила слушать сказки и все время просила повторять некоторые из них, особенно любимые. Такой была сказочка о Красной Шапочке и Сером Волке. В ней, как и во всех классических сказках, позиции героев были четко определены. Добрая бабушка и любящая и наивная внучка – жертвы злого и коварного волка. А охотники, его пристрелившие и освободившие Красную Шапочку из его чрева, были спасителями и олицетворяли справедливое возмездие. Все понятно, никаких сомнений: злодей несет наказание, его жертву спасают. Все, что необходимо ребенку для формирования у него представлений о мире и судьбе «хороших» и «плохих».
Но я устал от повторения одного и того же и решил разнообразить повествование. Я, конечно, не мог изменить сюжет – это была бы уже совершенно другая сказка, а дочка хотела слушать именно эту. Но я поменял интерпретацию на прямо противоположную. Я объяснил, что Волк с первого взгляда полюбил Красную Шапочку и очень хотел быть с ней все время. Но как можно было этого добиться? Ведь Красная Шапочка была свободной девочкой и в любой момент могла бы уйти от Волка по своему желанию или если бы ее кто-то позвал. Поэтому, чтобы все время быть вместе, ни на минуту с ней не расставаясь, чтобы совсем слиться с ней, как мама, когда обнимается с дочкой, ему пришлось проглотить ее. И ведь Волк же не нанес ей никакого вреда, ничего не откусил, не ранил, раз потом она выбралась из его живота как ни в чем не бывало. Может быть, ей было даже тепло и уютно у него в животе. Но тут явились злые охотники и убили несчастного Волка.
Дочь прослушала эту версию сказки с интересом. Мне даже показалось, что ей понравилась идея, что Волком двигала любовь к Красной Шапочке.
Но когда я поделился этой своей шуткой, этим опытом переворачивания классического сюжета с некоторыми моими знакомыми, они дружно набросились на меня, утверждая, что я не понимаю, что я делаю. «Ты разрушаешь у ребенка представления о том, что можно, а чего нельзя! Что хорошо, а что плохо. Все моральные ценности станут у нее относительными. Ты разрушишь ее социальные мотивы еще до их формирования». И так далее, так что я даже растерялся, хотя у меня не было ощущения, что я этим своим перевертышем наношу такой удар по формированию ее личности, – мне показалось, что она отнеслась к этой версии как к интересной игре.
Сейчас она уже давно взрослая женщина, и с ее моральными ценностями все обстоит благополучно. Но, возможно, моя непривычная интерпретация этой сказки и впрямь кое-что изменила в ее восприятии мира, однако, пожалуй, в лучшую сторону: она стала видеть все в более широком контексте. И проявилось это очень быстро после моих рискованных игр с Красной Шапочкой и Волком.
Однажды она спросила маму: «А если к нам вдруг придет страшная колдунья, мы ее прогоним?» Ну что должна отвечать мама на такой вопрос маленькой дочки, которая, очевидно, боится этой колдуньи, о которой знает из сказок? «Конечно, мы ее сразу прогоним». «А как? – спросила дочка. – Мы что, возьмем большую палку и поколотим ее, чтобы она убежала?» «Да, да, – обрадовалась мама такой подсказке и показала на метлу с большой деревянной ручкой: – Вот такой палкой и прогоним». «И она убежит, потому что ей будет больно?» – допытывалась дочка. «Ну конечно, убежит». И тогда дочка внезапно посмотрела на маму с озорной улыбкой снизу вверх, но с таким видом, с каким смотрят сверху вниз, и сказала с торжеством человека, отстаивающего справедливость: «А ведь она старенькая!»
Этот розыгрыш, мастерски проведенный малышкой, показал, что она приняла новые правила игры, что у нее есть чувство юмора и что она не боится злых ведьм. А моральные принципы формируются не благодаря сказкам, они основаны на ценностях и поведении родителей, с которыми у детей есть эмоциональная связь, позволяющая разыгрывать различные сюжеты без ущерба для личности ребенка.
