«Когда я вырасту…» – мой шестилетний сын часто начинает разговор с этих слов. Еще он то и дело спрашивает: «Во сколько лет я смогу водить машину? А почему я не хожу голосовать? А мне можно ездить на лифте одному?» Послушать его, так его жизнь состоит сплошь из ограничений. Я пытаюсь раскрыть ему преимущества его положения: «У тебя много времени для развлечений, тебе не надо ни за что отвечать, ты не ходишь за продуктами, не занимаешься уборкой…» Но тогда выходит довольно страшная картина взрослой жизни!
Когда ты маленький, тебе хочется обязанностей как у взрослых. А когда ты взрослый, ты мечтаешь об абсолютной беззаботности, присущей детству. А может, стоит время от времени меняться ролями? Я, между прочим, это часто делаю, когда мы с сыном играем в игру, где я – это мой сын, а он – мой отец (перечитывая написанное, я говорю себе, что Франсуаза Дольто должна при этих словах перевернуться там, где она сейчас находится). Я в этой игре делаю все, что он мне говорит. И он совершенно счастлив. Он старается хорошо обо мне заботиться, заниматься со мной, а потом в итоге я бросаюсь к нему, чтобы расцеловать и сказать: «О, как я люблю моего папочку!» И я знаю, как близко к сердцу он принимает эти моменты «ответственности понарошку». Мы видим, в какой восторг приходят дети, когда их просят сделать что-то «взрослое». В 6 лет ребенку может хотеться накрыть на стол больше, чем поиграть в мячик. Не говоря уж о том, чтобы пропылесосить или помыть пол (мой сын это обожает!). Но я знаю, что придет день, и его не заставишь даже вымыть за собой тарелку. Может быть, в этом и проявляется начало зрелости: когда дела по хозяйству становятся неприятной обязанностью.
По телевизору идут мультфильмы, и каждая рекламная пауза содержит массу полезных советов: «Чтобы быть в форме, не кусочничайте»*. Или еще: «Чтобы расти как следует, надо съедать в день как минимум пять фруктов или овощей». Прекрасно! Детей побуждают задуматься об этих вопросах. Мой сын повторяет эту фразу каждый раз, когда садится за стол. И если итоговый счет не сходится, меня призывают к порядку. Лучше бы реклама призывала делать уроки, чистить зубы, быть ласковыми с папочкой... Вот было бы здорово! Я бы тогда мог взять отпуск, оставив вместо себя включенный телевизор. Ну конечно же, я преувеличиваю. Тем более что я, как и все родители, бьюсь за то, чтобы мой сын не слишком много этот самый телевизор смотрел.
Чайка, Белоснежка и телевизор
Если рекламные ролики так действенны, почему бы не делать их для детей на самые разные темы? Здоровье и тело – это, конечно, хорошо, но ведь мир, в котором они живут, столь же важен. Можно давать экологические советы: «Не оставляй открытым водопроводный кран, пока ты чистишь зубы», «Не выбрасывай фантики от конфет вместе с банановыми шкурками»... Впрочем, тогда ребенок может окончательно запутаться: «Я уже не знаю, должен ли я гасить свет, когда ем второй фрукт за день...» И потом, герои мультиков рискуют просто затеряться среди всех этих призывов – удастся ли пантере, зажатой между двух «зеленых» роликов, остаться розовой?
Лучше всего было бы соединить то и другое. Пробуждению экологического сознания у моего сына я обязан итальянскому мультфильму «Чайка и кот» (реж. Энцо Д’Ало. – Прим. ред.). Обессиленная чайка умирает, увязнув в нефти, которая загрязняет море. Я помню потрясение сына, когда он увидел, как бедная птица умирает, потому что не может летать. Может быть, стоит переписать наши сказки на экологический лад... Это идея! Белоснежка ела бы экологически чистое яблоко (плохо только, что она не сможет говорить гномам: «Не ешьте жирного, сладкого и соленого»). Золушка уезжала бы в карете с мотором, работающим на биотопливе. А рыцарь не забывал бы выключить свет, отправляясь освобождать принцессу из когтей дракона. И конечно, все кончалось бы тем, что «они жили долго и счастливо, и у них было много детей, которые мастерски сортировали мусор».
Бог, раввин Иаков, Дед Мороз и политика
Как-то вечером по телевизору показывали «Приключения раввина Якова» с Луи де Фюнесом. Мой сын в том возрасте, когда можно уже начинать вместе смотреть «взрослые фильмы». Я с огромной радостью заново пересматриваю с ним «Один дома», например. Да, с Трюффо и Висконти придется пока подождать. А вот про раввина Якова я как раз подумал, что это может быть поводом рассказать сыну про религию. И вот я пытаюсь дать определение понятию Бога: «Это что-то такое на небесах, но мы не уверены, что оно существует. Одни в него верят, а другие нет». «Это ты про Деда Мороза?» – спрашивает он. Хорошенькое начало, думаю я, хотя с другой стороны, не так уж плохо. Бог и Дед Мороз оба с бородой, оба живут на небе, и от обоих люди ждут подарков. Разве что Богом никто не наряжается. Я пытаюсь уточнить свое определение, а то «что-то такое» – это все-таки несколько размыто. Но чем больше я продвигаюсь, тем дальше я от цели. Начинаю сомневаться в том, что сын что-то поймет. Внезапно он прерывает мои сомнения, заявляя: «А Бог – я знаю, кто это. Про него говорится в легендах». Ах да... он, конечно, говорит о Библии. А он продолжает: «Но он уже в те времена был очень старый, так что теперь он точно умер!» Что? Бог умер? Мой сын уже перефразирует Ницше!
Как трудно бывает объяснить нашим детям некоторые понятия. Я вспоминаю, как пытался во время президентских выборов рассказать ему, что такое политика. Что есть, в общих чертах, два варианта: можно быть или за правых, или за левых. Бедняга только-только успел разобраться, где у него правая рука, а где левая, а тут от него требуют выбирать. А какая связь между президентскими выборами и тем фактом, что надо посмотреть направо и налево на переходе через улицу? Я все глубже осознаю, что морочу голову своему сыну. И в то самое мгновение, когда я пишу эти слова, он подходит ко мне с вопросом, который меня окончательно добивает: «А Бог... он голосует за правых или за левых?»
Как я стал супергероем подготовительного класса
Несколько дней назад я познакомился с ребятами из его подготовительного класса. Меня пригласили выступить как писателя. Дети смотрели на меня так, словно я вот-вот открою им какую-то тайну. А еще среди обращенных ко мне лиц я видел лицо своего сына – с выражением все же некоторой гордости. И должен признаться: я был горд, что он гордится мной. Меня сразу же поразил прагматизм их вопросов. Симон спросил первым: «Ты взял отгул на работе, чтобы прийти к нам?» И правда, что делает в школе во вторник утром взрослый человек, который, по идее, должен работать? Я объяснил, что надо мной нет начальника, что я могу работать когда захочу и где захочу. Это их потрясло. А потом мне задали второй вопрос: «А что вы делаете, чтобы ваши книги стояли на полках в каждом магазине?» И правда, что я делаю? Как им объяснить про дистрибуцию? Они воображают писателя кем-то вроде Деда Мороза, который спускается по каминной трубе в каждый книжный магазин, чтобы разложить там свои книги. (Ну хорошо, согласен, мои романы не для каждого будут подарком.) Потом я рассказал, что мои книги публикуются во многих странах. Я им показал свои книги на корейском, на английском, но очень скоро мы снова вернулись к главному: «А что вы едите, когда пишете?» (Так и быть, избавлю вас от подробностей.) Их вопросы мне действительно очень понравились. Через их наивный взгляд я по-новому увидел свое писательское ремесло. И совершенно не важно, какое именно у тебя занятие. Любой из нас нашел бы в такой встрече что-то волнующее, заново открывая позабытые пружины и шестеренки своего рабочего механизма. Я уверен, что в дополнение к ежегодной диспансеризации надо бы учредить для каждого работающего отца ежегодное посещение подготовительного класса.
* Речь идет о французском телевидении.
