Я интроверт, редко улыбаюсь, меня трудно рассмешить, похожа на буку... Наверное, я исключение из правил.
Светлана, 20 лет
Посмотрим на вашу ситуацию внимательно и без лишних эмоций — ведь вы, Светлана, их не жалуете. Не улыбаетесь, не умеете танцевать и не намерены «отдаваться всем и каждому» только потому, что «всем нужна близость». Конечно, это создает проблемы: одиноко, холодно. Вы пишете, что с молодым человеком познакомились, но быстро расстались, научиться улыбаться и то как-то не получается.
А теперь давайте представим, что проходившая мимо фея махнула волшебной палочкой и — о чудо! — вы улыбаетесь, негромко смеетесь, изящно двигаетесь, даже танцуете. И близость вам нужна не больше и не меньше, чем прочим смертным вашего возраста. Чего вы лишитесь в этом случае?
Кажется, что чудесное преображение только одаривает, решая все проблемы. Но что-то подсказывает иной ответ: в вашем письме не раз и не два прозвучала тема верности себе и своему характеру, плавно переходящая в тему исключительности. Начав улыбаться, танцевать и желать близости, вы теряете эту исключительность, а заодно и броню неуязвимости.
Возможно, вы и правда интроверт, но за вашими рассуждениями проступает отчетливое нежелание «быть как все». Между тем ваша уникальность — «штучность» — живет не снаружи, а внутри. Она не нуждается в столь сильных средствах, она просто есть. И если бы вы не культивировали свою непохожесть на других, вам пришлось бы встретиться еще с одним вопросом: что во мне есть особенного?
Вы написали об этом, но не о том, что есть, — а о том, чего нет. Исчезни неулыбчивость и холодность, что бы захотела сказать миру обычная двадцатилетняя девушка и насколько это было бы интересно и ярко, трудно сказать.
Внешнее отчуждение помогает вам с этим вопросом не встречаться. И не пугайтесь, феи бывают только в сказках. Так что выбирать между привычной крепостью, в которую вы заточены, и нескладной, печальной, смешной и прекрасной обычной жизнью придется вам самой.
