Когда мои дети были совсем маленькими и требовали повышенного внимания ежесекундно, единственным местом, где бы ты мог побыть с собой наедине с чистой совестью, был сортир. Я точно знаю, что некоторые родители снаряжаются для посещения кабинета задумчивости как в длительный поход: берут туда с собой мобильник, компьютер, конспекты, недочитанную книжку и – силы небесные! – даже еду. Лично я там урывками редактировала один научный труд, поэтому с некоторых пор выражение «паническая атака» ассоциируется у меня исключительно с белым кафелем и голубым мохнатым ковриком, покрывающим крышку унитаза. Дети подрастают, и вам уже не скрыться и не отстоять права на приватность даже в такой деликатной области – они будут стоять под дверью и задавать вопросы или выяснять отношения.
Вот для примера конспект буквально пяти минут моего нынешнего существования. Средняя дочь (10 лет) болеет, стоит под дверью и увлеченно читает вслух мне инструкцию к лекарству. Теперь я должна бросить все и отвечать ей, что такое «диабет, диарея, диализ» и «психофизическое состояние». Отдельно же ребенка интересует вопрос: можно ли пить растворенный антибиотик через трубочку и накапать в него «для вкуса» сгущенки?
В это время семилетний сын делает вид, что занимается музыкой, в час даже не по чайной ложке, а по пипетке выдавливая из себя ноты этюда Черни.Одновременно с этим он нудит «я-хо-чу-есть-и-на-айподе» (до-ля-ре, до-ми-соль-до), снял один носок и засунул обе ноги в одну штанину (услужливая память немедленно подсказывает: Зощенко, «Глупая история»).
Старшая (20 лет) в затворенной светлице бренчит на гитаре и ругается по телефону с друзьями, которые хотят идти на премьеру «Хоббита» в какой-то понтовый кинотеатр, где билет идет по 2200, а у нее нет денег и она предлагает им более эргономичный вариант.
Золотой ретривер Айзек Рокфеллер Вашингтон гипнотизирует дверь, за которой я временно скрываюсь, на предмет, не выведет ли его уже тоже кто-нибудь до ветру. В его глазах читается справедливый укор: имей совесть, ты можешь когда хочешь, а я – два раза в сутки! Стайка японских амадин пищит, потому что на спор перекрикивает этюд Черни. Рыбы, безусловно, голодают, но молча, а зря: в этой семье надо громко заявлять о своих правах и потребностях. Но рыбы немы, поэтому надежды, что до следующего месяца доживет кто-то кроме уродца сома-анциструса и улитки, мало. Я их всех люблю, честно!.. (Ну хорошо, всех, кроме сома: он всем своим видом противоречит моему личному чувству прекрасного.) Однако как-то надо было раньше научиться создавать и контролировать пресловутое свое личное пространство (и время, время!), чтобы теперь не орать в три горла базарным голосом из-за сортирной двери. А ведь когда я появлюсь, надо будет уделить каждому его конкретный кусочек внимания: вынуть сыновью ногу из штанины и вправить в другую, ответить на вопрос о диарее, утешить так и не уговорившую друзей на совместный поход в кино на дешевый сеанс старшую дочь и отправить ее выгуливать истомившегося пса. Ах да, еще доклад про заповедники. Ой, а еще учить с сыном на конкурс чтецов под названием «Дела давно минувших дней», посвященному историческим нероссийским событиям, стихотворение «Почему аборигены съели Кука». И на ночь почитать про индейцев. Да. А жить когда? Каждый отвечает на этот вопрос сам...
Кто-то из знакомых рассказывал, что бывал в многодетной семье, где на притолоке была вырезана надпись: «Дети – гости в нашем доме». В разное время я по-разному относилась к этой четко выраженной жизненной позиции, пройдя путь от возмущения («как они могут!») до завистливых вздохов («умеют же люди...»). Золотая середина где-то есть, я верю. Мне скоро 40, думаю, к первому внуку я уже ее нащупаю.
