«Зрение осталось у меня внутри»: история слепого фотографа

Но я все-таки не совсем слепой. То зрение, которые у меня было до 11 лет, − оно у меня внутри осталось. Видение мира, природы. Оно запечаталось где-то внутри. То есть я понимаю, что передо мной река, лес. Как бы пытаюсь все это переносить. Иногда даже забываю, что не вижу. Я ведь так же стою, как вы, так же иду. Глаза-то у меня на месте. И тростью не всегда пользуюсь. А некоторые даже не замечают. Однажды остановили в аэропорту. Подумали, пьяный. У меня же по глазам ничего не поймешь. Я им все объяснил, они потом извинялись.

Как вы восприняли новость, что больше не будете видеть как раньше?

Сначала не вполне осознал, что случилось. Начал стыдиться этого, стал замкнутым. Но потом понял, что все не просто так. В жизни случайностей нет. Я верующий, меня бабушка так воспитывала. И моя вера даже сильнее стала. Мне хотелось каким-то образом помочь даже, послужить. Я сам нуждаюсь иногда в помощи, поэтому понимаю, как важно помогать другим. Даже на улице рад подсказать, если знаю, где идти, где проехать.

А снимать... Когда зрение потерял, у меня обострились слух, осязание, вкус. Внутри каких-то переживаний стало больше концентрироваться. И я подумал, что хочу все это донести. Через фотографию, творчество, образ мысли.

Долго вы привыкали к новой жизни?

Не особенно. Детский возраст позволил быстро адаптироваться. Когда люди слепнут во взрослом возрасте, говорят, это труднее. Незрячие с рождения уже не знают, как по-другому жить. А я двойную жизнь пожил. И зрячую, и полуслепую. И нисколько не ущербный. Наоборот, мне нравится жить, делиться. Трудности есть. Так они у всех есть, не только же у меня. Потом, это не так плохо. Смотря как мы к этому относимся. Порой у людей есть все возможности. Руки, ноги есть. А они могут скорбеть, гневаться.

А увлечение фотографией когда возникло?

Только в последние года три, может, пять. Сначала меня просто друзья просили что-то снять. Где-то они направляли, где-то я сам. Постепенно это увлечение стало формироваться. В связи с путешествиями тоже. В последние два – два с половиной года я больше стал путешествовать по России – от Кавказа до Алтая. Был за границей, в Индии и Польше. Там особенно не снимал.

Путешествовать было трудно?

У меня уже был опыт. Мы на электричках добирались от Екатеринбурга до Москвы с другом. Он тоже незрячий, сам автостопом пробовал ездить по России, Европе. Ну и мои горизонты стали расширяться. Мы ночевали на вокзале, оставались у знакомых, и даже у незнакомых, которые соглашались нас приютить. Простые люди, простые семьи. Кто-то говорил: «Зачем вам это надо?» Я говорю: «Ну так если дома сидеть, ничего не будет надо. Вы вот дома сидите, что вы можете рассказать интересного?»

Сначала я локально путешествовал. Я учился в разных интернатах Перми и Екатеринбурга. Приходилось часто ездить к родственникам в область. Бывало, мы на какие-то экскурсии выезжали со школой. В 2014 году мы с друзьями отправились через Москву в Анапу.

И я понял, что мне это нравится. Я тогда увлекся духовной практикой, стал изучать древние трактаты. Мне была интересна Индия. Древние ценности, знания. Я ведь уже много лет изучаю ведическую культуру. У меня появилась мечта побывать там, где она зародилась, и в 2015 году я смог ее осуществить.

А почему решили именно поездом ездить?

Мне процесс нравился. Движение, перемещения. Мне очень нравится железная дорога. Сам поезд, как он едет, как стучит. Я это все чувствую. Мы могли в разных городах выходить, пересаживаться. Где-то оставаться. Есть даже сайты для тех людей, которые путешествуют на электричках. Они состыковывают маршруты. На станциях есть услуга «Помощь инвалидам». Могут встретить, посадить.

А как возник проект со съемкой?

Режиссер Иван Соснин задумал его два года назад. До этого они делали локальные фильмы короткометражные. По Уралу, по Екатеринбургу. Сначала им нужен был такой человек − либо слепой, либо слабовидящий. Который любит снимать. И через кого-то они вышли на «Белую трость». Это организация, которая взаимодействует со здоровыми и с инвалидами по всей России. А потом уже нашли меня.

Я сразу согласился. У меня до этого был небольшой актерский опыт: в школах, интернатах. Мы встретились с продюсером, поговорили. Мне все понравилось. Они стали искать спонсоров. Эта встреча была в ноябре, а к началу февраля уже все решилось. Сказали: все в порядке, нам одобрили. Они состыковались с «Самсунгом». Я не ожидал, что все так будет. А мы и сами, говорят, не ожидали.

А в «Белой трости» чем занимаются?

Учат, как готовить, ходить с тростью, путешествовать. Даже ходить на яхтах. У них есть проект «Яхты», каждый год проводятся соревнования на пруду в День России. И выигравшая команда идет в один из участков. Я еще ни разу не пробовал, но тоже интересно. Еще есть желание полетать на воздушном шаре.

Как проходили съемки?

В начале февраля мы приехали в Челябинскую область на озеро Сугамак. Там сосновый бор рядом, Карабаш – гора такая. А рядом производство заводское. Достаточно большие выбросы. Несмотря на это, выбрали именно это место. Потому что природа очень красивая. Съемки проходили не всегда просто. Во-первых, были холода. Только начались съемки, ударили морозы. Ветер, пальцы мерзнут. А надо было еще подниматься в гору. Три полных дня в тяжелых условиях. Но у меня был опыт некоторый все-таки. И он сказался: никаких серьезных проблем не было.

А как вы понимали, когда делать снимок, нажать на кнопку?

Ну вот эти 2%, которые у меня остались, они позволяют что-то схватить. Остались цвета, формы. Вот я сейчас вижу, что навстречу идут люди. Вижу, что мы на каком-то бульваре. А в природных условиях – вижу очертания деревьев, реку, поле. И потом, я знаю, как что выглядит. Как может выглядеть заяц, птица, человек.

Сейчас в телефоне есть и функции съемок, и голосовые программы. Есть приложения для слепых. У зрячих нажмешь, и страница сразу перелистывается. А здесь один раз нажал – и тебе голос озвучивает, что это. А чтобы программу открыть, нужно еще раз нажать.

Планируете еще снимать?

Да, моя задача в целом – что-то доносить, чем-то своим делиться. Хоть через фотографию, хоть через фильмы, хоть через театр.

Духовные практики как-то повлияли на ваш образ мысли, ваше отношение к миру?

Мне всегда была интересна какая-то глубина в вещах, в людях. А духовная, ведическая культура особенно увлекла: жизнь без насилия, без агрессии. Специально я это не искал. Можно сказать, случайно наткнулся. Просто с самого детства был какой-то запрос: кто мы, откуда, зачем? Я сейчас философски ко всему отношусь. Все не просто так. В чем-то я ограничен, но и от чего-то огражден тоже. От каких-то опасностей. Я думаю так: если что-то с человеком произошло, стоит задуматься – а может, это его оберегло от большей опасности.

Родные как относятся к вашим идеям, проектам?

Для них это непривычно: поездки, путешествия, ведическая культура. Когда-то это у них не укладывалось в голове. Может быть, они судят по себе: мы вот так привыкли жить, зачем еще что-то. А мне всегда хотелось жить своими идеями и мыслями. Несмотря на общественное мнение. Наверное, это у меня от мамы. Она мне всегда давала право выбора. Давала учиться. Благодаря ей я поехал в разные школы, интернаты. Она говорила, что так лучше будет. Она уже умерла.

Расскажите про интернаты, обучение.

В 12 лет, когда переехал в Пермь, меня обучили системе Брайля. Научился писать, обслуживать себя, ориентироваться. Мама меня всегда поддерживала, никогда не преграждала мне путь. Ей учителя порекомендовали. До этого я был на домашнем обучении, а тут нужно было уехать за 30 километров от дома. Для мамы это был шок, конечно. Я единственный был в семье. Долгожданный, желанный. Трудно было, но мы вместе приняли решение, и я на два года уехал учиться. Тоже были трудности: преодолевание, привыкание.

Потом врачи снова рекомендуют: давайте отправим вашего сына в интернат в Верхнюю Пышму в Свердловской области. Это знаменитая школа. Я говорю: «Только привык, опять ехать куда-то». А мама: «Так тебе же это лучше будет». А ей, конечно, было тяжело. Но эти трудности потом дали свои плоды. И я благодарен ей.

Как вам кажется, в обществе отношение к инвалидам меняется?

Я думаю, в плане обучения, подготовки раньше лучше было. Сейчас отношение в интернате такое: хочешь занимайся, хочешь нет. Нет системности, жесткости. Кому не надо, те гуляют, выпивают, покуривают. Я всегда за учебниками сидел, хотелось во все вникнуть. Потом в Екатеринбург приехал, отучился на массажиста. А раньше там же, в интернате, подготавливали к колледжу массажному. Больше этим занимались.

У нас в обществе инвалиды как-то отдельно существуют. Потом они в жизнь выходят, на них смотрят как непонятно на кого. Сейчас отношение стало меняться. В аэропортах помогают. На вокзалах.

А на Западе инвалиды вместе со всеми учатся. И это лучше, я считаю. В интернате общаешься только с такими же, как ты, – слабовидящими, незрячими. Потом переходишь в общежитие, там тоже между собой. Выходишь в жизнь – нужно адаптироваться. Но не так просто всю эту систему перестроить. Поэтому приходится учиться всему самим.

Мне как раз нравится взаимодействовать с внешним миром. Я за инклюзию. Все эти проекты, та же «Белая трость» – про взаимодействие с другими. Неважно, ограничены ли у тебя возможности, колясочник ты или слабовидящий или относишься к другой религии и другой культуре. Когда общаешься с человеком, довольно быстро понимаешь, что он от тебя не так уж и отличается.