Psychologies: Почему сегодня многим из нас трудно наслаждаться искусством?
Елена Спиркина: А разве задача искусства — доставлять удовольствие? Когда оно стремится лишь развлекать нас на досуге, оно вырождается, становится коммерческим, уже не вызывает в нас глубоких чувств. И следовательно, как раз неспособно приносить удовольствие. Хотя бывают, конечно, и редкие примеры сочетания подлинного, глубокого и коммерческого. Пикассо, мне кажется, удивительным образом совмещал и эпатаж, и стремление заработать, и настоящее творчество. И все же искусство существует не только затем, чтобы сделать нам приятное.
В чем же тогда его задача?
Е. С.: Делать нас лучше. Менять, преображать, развивать. Но этот процесс совсем не всегда бывает легким. Кроме того, искусство — один из инструментов познания мира и самих себя. Кстати, в этом, возможно, кроется одна из причин того, почему оно становится все менее радостным. ХХ век принес нам как никогда много страданий. Причем страданий массовых, породивших слишком много психологической травматизации и как следствие — психических патологий. Возможность царства абсолютного зла вдруг оказалась угрожающе осязаемой и близкой, и художники чувствуют это особенно остро.
Вы анализируете искусство последних десятилетий с точки зрения психоанализа. Что вы видите?
Е. С.: Если говорить об изображении зла, даже такие мрачные фильмы, как «Последнее танго в Париже» Бернардо Бертолуччи или «Жестяной барабан» Фолькера Шлендорфа, показывают, что жестокость, перверсивное поведение являются следствием патологических изменений психики. Для меня это очень важно: доказать, что зло — именно патология. Заключить его в какие-то рамки, проследить его истоки и лучше понять, как ему противостоять.
Но можем ли мы получать удовольствие от таких произведений?
Е. С.: Можем, хотя это неочевидно. Искусство, даже мрачное, может быть благотворно. Аристотель говорил, что драма вызывает катарсис. Если соотнести это понятие с психоаналитической теорией, катарсис возможен в силу идентификации с героями произведения. Герои проходят свой путь развития — личностного, нравственного. Они оказываются перед выбором, как им поступить, чем поступиться. И, отождествляя себя с ними, мы получаем возможность пережить то, что нам не всегда суждено пережить в собственной жизни. Ведь все мы несем в себе неосознанные, подавленные страдания. Часто мы предпочитаем сооружать внутри себя некую стену, чтобы отгородиться от них. Соответственно, часть нашей психической энергии уходит на то, чтобы удерживать все эти переживания внутри. И тогда, как утверждает теория Фрейда, в жизнь, в отношения, в творчество инвестируется слишком мало психической энергии. Человек становится скучным, холодным, серым. Так вот, искусство нередко дает нам возможность пережить то, что мы не вполне осознаем. Помогает соприкоснуться в том числе и со своими проблемами, трудностями, лучше узнать самих себя. И это благотворно. Очень яркий пример — картина французского режиссера Робера Брессона «Наудачу, Бальтазар». Это фильм о жизни осла. Рождается ослик, которого очень любят, дети балуют его, ласкают. Но постепенно он растет и переходит из руки в руки. Его продают, проигрывают в карты, изнуряют непосильной работой, бьют, он страдает от голода и холода. Безответное существо не способно даже выразить свою муку. Кончается все тем, что его воруют контрабандисты, которые попадают в полицейскую засаду. Контрабандисты бегут, осел остается один и гибнет от пуль. Перед смертью он кричит, но никто не приходит на помощь. А мимо пастух ведет стадо овец. Они окружают умирающего, равнодушно разглядывают, а потом уходят своей дорогой. Я не знаю ни одного человека, который бы не плакал над этим фильмом. Здесь нет хеппиэнда, нет даже надежды. Но этот фильм заставляет глубоко сопереживать, делая немного лучше и чище тех, кто его смотрит. Поэтому да — получать удовольствие даже от мрачного искусства можно, хотя это требует усилий. И уклонение от серьезных вещей в искусстве может быть признаком депрессии, особенно скрытой. В этом состоянии человек неспособен, например, читать или перечитывать хорошие, но трагические книги. Потому что он просто не может себе позволить испытывать те чувства, которые при этом возникают. Собственные страдания, которые пока не пережиты и не осмыслены, не пускают внутрь человека никакие чужие переживания.
«Трогает» — вот ключевое слово, в котором заключено все, что происходит с нами тогда, когда мы стоим перед произведением искусства… Наверное, мы заражаемся этими чувствами от художника, от его настроения во время работы над этим произведением, — пишет в книге «Искусство и психея» психоаналитик Тильманн Мозер (Tilmann Moser)*. — Обычно при взгляде на картину зритель в течение считаных секунд воспринимает настроение, которое она излучает. При этом сознание еще не включается… Это настроение действует настолько сильно, что иногда не удается от него быстро освободиться. Затем зритель подключает ум, образование с присущими им содержательными и формальными категориями для более осознанного восприятия изображения. Только эта рациональная отстраненность, которая может выражаться как в удивлении, восторге, так и в беспокойстве и душевном отвращении, позволяет получить полное представление о произведении. Если мы по-настоящему открываемся какому-то произведению художника, он ведет нас к встрече с самим собой. То, что он отважно сформулировал, открывает нам дорогу к собственному опыту, пониманию тайных конфликтов, которые движут нами…»
* T. Moser «Kunst und Psyche. Bilder als Spiegel der Seele» (Belser, 2010).
Часто приходится слышать, что искусство стало очень сложным, «заумным». Могут ли нам по-настоящему нравиться такие вещи?
Е. С.: Мне кажется, что жалобы на сложность искусства — отчасти отголоски нашего не столь далекого прошлого, когда кухарке полагалось управлять государством. Тогда подразумевалось, что любая книга, картина или симфония должна быть непременно понятна всем. И привычка к такой простоте успела укорениться. Произведение искусства имеет право быть сложным. Иногда автор не в состоянии проще выразить свои идеи. Или сложность используется как осознанный прием (например, в «Улиссе» Джеймса Джойса). Кроме того, некоторые эксперты полагают, что искусство вообще склонно к усложнению, и время от времени эта тенденция усиливается. Скажем, чтобы разглядеть все детали орнамента лаковых ваз цинской династии, их придется рассматривать под лупой, если не под микроскопом. Зачем это было нужно создателю вазы, если он точно знал, что обычный глаз просто не увидит и не оценит узор? Возможно, мы живем в период, когда искусство вступило в стадию такого усложнения.
А как понимать современную скульптуру, инсталляции и перформансы? Даже если они лаконичны, понять их удается не всегда. Тем более — получить удовольствие…
Е. С.: В визуальном искусстве действуют другие механизмы удовольствия: законы зрительного восприятия, представления о красоте форм, гармонии, эстетике, завершенности композиции. Хотя, если взять, например, Рембрандта, то его искусство — все равно психологическое. Его портреты стариков раскрывают огромный мир. На этих лицах — прожитая жизнь, ее страсти, необходимость расстаться с ними и смириться с неизбежным финалом. Они дают нам возможность прикоснуться к жизни другого человека, ее итогу, величию и бессилию. Современное же искусство, на мой взгляд, апеллирует уже не к душе и не к эмоциям человека, а исключительно к его интеллекту. Такое искусство пытается донести какую-то идею, но не дает возможности сопереживания. И если нам предъявляют унитаз на постаменте, покрытый золоченой накидкой, объясняя, что это искусство, то я думаю, что мы вправе в этом усомниться. Возможно, это попытка показать нам бессмысленность мира, каким его видит автор. Вполне вероятно, что автор считает таким унитазом всю нашу жизнь и даже искренне переживает по этому поводу. Но он апеллирует лишь к разуму своей аудитории, совсем не касаясь чувства. И такое искусство многих людей не трогает, оставляет равнодушными…
Однажды я... Сходил с мамой в театр
Дмитрий, 18 лет, студент
«У мамы оказался лишний билет в театр, и она позвала меня с собой. Я согласился не раздумывая, хотя планировал провести вечер в нашей студенческой компании. Возможно, кого-то мое решение удивит, но я и в другой раз вряд ли бы упустил возможность побыть с мамой. Моя мама — очень легкий человек, она все понимает с полуслова, поэтому есть вещи, которые я могу обсудить только с ней. Утром мы все разбегаемся по делам, а после ни на что не хватает ни времени, ни сил. Именно поэтому вечер вдвоем — это уникальный шанс поговорить, прояснить какие-то важные вопросы, спросить совета. В тот раз мы прекрасно провели время: посидели в кафе, посмотрели спектакль, а возвращаясь домой, прогулялись по затихающему городу… И я в очередной раз понял, какое это счастье — разговаривать с мамой, быть просто вместе... Все-таки надо почаще устраивать такие вечера, когда некуда спешить, а можно просто наслаждаться обществом друг друга».
Записала Юлия Варшавская
