Psychologies: Ваша последняя книга «Время секонд хэнд» завершает художественно-документальный цикл «Голоса Утопии». В ней очень сильно и отчетливо звучит тема ностальгии по Советскому Союзу, распавшемуся четверть века тому назад. И Минск, в котором вы живете, остается ярким примером советского стиля жизни.
Светлана Алексиевич: Эта книга исследует корни явления, которое мы наблюдаем сегодня и в России, и во многих бывших республиках СССР, – возвращения к советскому строю. Белоруссия представляет собой немного другой случай: нам не приходится возвращаться в социализм, потому что мы никогда оттуда не уходили! После распада СССР президент Александр Лукашенко остановил время. И, увидев, что в других странах постсоветского пространства реформы привели к нестабильности и не дали быстрого результата, белорусы с удовольствием остались в советской жизни. Они боятся перемен.
Распад СССР воспринимался большей частью людей как трагедия. Например, мой отец был совершенно растерян, когда это произошло. Он искренне верил в коммунизм. Он полагал, что достаточно будет лишь немного отмыть и почистить это сооружение, но никак не разрушать его до основания. При этом он был не испорченным, а очень честным и искренним человеком. И в книге «Время секонд хэнд» много таких примеров.
Многие сожалеют об уходе эпохи, в которой поддерживался культ принесения в жертву личного во благо общественного. Когда считалось неприличным иметь много денег, когда ценился альтруизм. Хуже всего то, что назад хотят вернуться не только те, кто там уже жил, но и их дети. Среди сегодняшних молодых людей много коммунистов. Не думаю, что освободиться от социалистического прошлого нам будет легко.
Известный польский диссидент Адам Михник на вопрос, что в социализме было хуже всего, ответил: «То, что пришло за ним…»
С. А.: Это очень точная фраза. После социализма остался абсолютно растерянный человек, не знающий, как ему жить дальше. Люди, пришедшие в России к власти после распада СССР, разграбили страну и довели людей до состояния ярости. В результате слова «либерал» и «демократ» превратились в ругательства. Люди захотели возмездия. Они привыкли так жить. Они никогда не жили иначе, никогда не были свободными. Они знают, что в любой момент у них могут все отобрать. И, кстати, истоки этого чувства гораздо глубже, чем социализм. Они ведут к эпохе Ивана Грозного.
У вас свой путь в литературе, особый способ письма, какой степени достоверности, правдоподобия вы хотите достичь?
С. А.: Я не пытаюсь представить документ, я скорее хочу вылепить, создать портрет эпохи. Вот почему на написание каждой книги у меня уходит от семи до десяти лет: я записываю рассказы сотен людей.
К каждому человеку я прихожу несколько раз. Сперва надо освободить его от банальности, живущей у него внутри. Вначале нам всем свойственно повторять то, что мы прочитали в газетах или книжках. Но постепенно, мало-помалу мы углубляемся в самих себя и произносим слова, которые извлекаем из собственного опыта, живого и неповторимого. В итоге от пятидесяти или семидесяти страниц я часто оставляю всего лишь полстраницы, максимум – пять. Но при этом я не занимаюсь стилизацией и стараюсь сохранить тот язык, которым люди пользуются. И если складывается впечатление, что они говорят красиво, это значит, мне удалось поймать момент, когда они находятся в особом состоянии – например, когда вспоминают о любви или смерти. Тогда их мысль становится отточенной, они как-то внутренне мобилизуются. И результат часто выходит поразительный. Не будем забывать, что словесное искусство традиционно присуще русскому человеку. У итальянцев – великая живопись, у немцев – великая музыка. А русские усердно развивали логоцентричную культуру, которая возвеличивала слово.
Я не журналист. Я не просто собираю информацию – я исследую жизнь людей, мне интересно, что они поняли о жизни. Я и не историк, поскольку моя работа начинается ровно там, где историк считает свою задачу выполненной: я хочу узнать, что происходит в головах людей после Сталинградской битвы или после чернобыльского взрыва. Я пишу не историю фактов, а историю человеческих душ.
А какие вопросы вас особенно волнуют?
С. А.: Те же, что не давали покоя уже Достоевскому. Почему мы готовы жертвовать своей свободой? Каким образом желание сделать добро может привести к абсолютному злу? Как объяснить темные стороны человеческой души? В юности я читала дневники главных действующих лиц русской революции. Мне было интересно узнать, какими были эти люди, например Феликс Дзержинский, будущий глава ВЧК. Так вот, оказалось, что в юности он был полон светлых устремлений и мечтал о духовном перерождении человека. Каким таинственным образом эти юные идеалисты превратились в кровожадных вождей? Вот это мне хотелось бы понять. Вот почему в эпиграф книги «Время секонд хэнд» я поместила фразу Федора Степуна: «Нам надо помнить, что за победу зла в мире отвечают не его слепые исполнители, а духовно зрячие служители добра». Это то, что потрясло меня в детстве, и это остается для меня главным вопросом.
1 Полностью интервью читайте в журнале Philosophie magazine: philomag.com
