легендарного главного редактора американского Vogue озвучила легендарная Алена Долецкая, публицист, журналист и первый главный редактор журнала Vogue в России.
Диану Вриланд знают через любовь к нарядам, светскую жизнь, фотографии, музей. И крайне мало можно найти о другой стороне жизни — ее семье и отношениях с мужем. В ней, в частности, рассказано и о муже — известном банкире Риде Вриланде, который дал Диане не только свою фамилию, но и уверенность в неотразимости и великолепную жизнь.
«Даже после сорока лет в браке я по-прежнему слегка стеснялась его»
Я не испытывала уверенности относительно своей внешности до тех пор, пока не вышла за Рида Вриланда. Он был красивейшим мужчиной из всех, кого я встречала. Очень сдержанный, очень элегантный. Я любила в нем все это. Мне казалось прекрасным даже просто смотреть на него.
Я познакомилась с ним 4 июля 1924 года в Саратоге, на вечеринке по случаю праздника. В момент, когда встретились наши глаза, я поняла, что мы поженимся. Я попросту предположила это — и оказалась права.
[...]Его чары действовали на меня фантастическим образом. И Рид навсегда сохранил свое обаяние. Интересно, что даже после сорока лет в браке я по-прежнему слегка стеснялась его. Помню, как он возвращался домой по вечерам — как закрывалась за ним дверь, как звучали его шаги… Если я принимала ванну или наносила макияж в спальне, то всегда выпрямлялась, думая: «Я должна выглядеть безупречно». Не было ни одного раза, чтобы у меня не возникла такая реакция, — ни одного.
«Он не вел себя игриво, но они — да; и, конечно, это льстило мне»
Когда мы ложились в постель, что неизменно происходило весьма поздно, в парке кормили львов — они рычали, поедая свой ужин. О, как это волшебно — слышать львиный рык посреди города!
Рид тщательно следил за своей одеждой. Он покупал множество вещей: шелковые сорочки, неброские офисные сорочки, целые кипы белых накрахмаленных сорочек — в немыслимых количествах и безупречного качества. Еще, еще и еще! А шляпы! Они так хороши. Большую их часть я раздарила. Нескольким приятелям, которым эти шляпы нравились. Осталось пять или шесть штук — я передам их в Музей. Все до единой тщательно скроенные, они сидели идеально.
[...]Но в начале шестидесятых шляпы умерли в одночасье. Я помню, как однажды утром, очень рано, Рид зашел ко мне попрощаться и на нем не было шляпы.
— На тебе нет шляпы, — сказала я. Он всегда приходил для прощания полностью одетый.
Рид ответил:
— Я больше не ношу шляпы.
Вот и все.
«Семь лет из сорока шести брака его не было рядом»
Затем грянула война. Мы с Ридом находились на Капри и по пути с острова остановились в Париже. Мой муж обладал этим удивительным чувством… пониманием женской сути. С множеством своих американских друзей он сел на корабль, отправляющийся из Франции, а меня оставил там.
— Хочешь сказать, ты бросаешь свою жену, — говорили они (этот дух буржуазии, знаете ли), — в стране, которая находится в состоянии войны?
— Послушайте, — отвечал он, — нет никакого смысла забирать Диану от Chanel и ее туфель. Без всех этих туфель и одежды бессмысленно привозить ее домой. Так всегда было, и так должно быть.
[…]Все те годы я в одиночку преодолевала шестьдесят кварталов по дороге домой. Я любила Швейный квартал и именно по нему шагала, закончив рабочий день. Я говорю о годах войны. Поверьте, такси не ездили. Я шла долгими, долгими кварталами. Мы жили практически в темноте, которую тогда называли частичным освещением улиц: свет был чрезвычайно тусклым. Я ужасно мерзла. Не продавали ни слаксы, ни ботинки — я носила сандалии. Надевала меховой плащ — непромокаемый, подбитый мехом, — и приказывала себе: «Не останавливайся! Не останавливайся!»
Я делала это вечер за вечером. Принимала как должное — наравне с тем фактом, что собираюсь ночью уснуть в своей постели. Добравшись до дома, я оказывалась одна. Мальчики несли военную службу. Рид всю войну жил в Монреале, работая в интересах Британии. Он провел там семь лет. Семь лет из сорока шести брака его не было рядом. Этот период своей жизни я считаю особенно острым. Семь лет сама по себе…
