Психоанализ и кино, психоанализ и искусство — странная связь, порочная связь. Для этой связи есть специальный термин — прикладной психоанализ. Но психолог Жак Лакан говорил, что «психоанализ всегда прикладной, и прикладывается он в клинике». Один из вариантов приложения психоанализа к искусству, и прежде всего к «важнейшему из искусств» — кино, это практика киночтения.
Что такое киночтение? Конечно, речь не идет о том, что хотел сказать автор, — это было бы чистой фантазией. Скорее речь идет о расшифровке отдельных слов, составляющих высказывание произведения. Можно сказать, что это интерпретация увиденного.
Психоанализ учит нас, что интерпретация всегда на стороне субъекта, что это результат психической работы последнего и важно, чтобы он согласился эту работу проделать. Тогда понимание фильма будет личным, индивидуальным, значимым, а не общепринятой пустышкой. Например, «Черный квадрат» Малевича общепринято интерпретируется как «мазня», «я так тоже могу», etc. Но проделав минимальную интеллектуальную работу, мы можем сказать, что на фигуративной работе Малевича изображено понятие «ничто».
Аналогичное искушение может возникнуть и при просмотре фильма «Порочная связь», который выстроен вокруг адюльтера. Если удержаться от привычного языка улицы или телевизионных каналов, на котором все просто: «Он, конечно, козел, но она сама дура», то невозможно не поставить вопрос «И что это было?!» Иными словами, необходимо прояснить для себя: что нам показали? Зачем? Что мы можем в этом понять? Или какой смысл мы можем в фильме найти и им себя обогатить?
Если бы фильм показывал нам стандартный адюльтер, то мы не могли бы не подумать, что речь идет о расщеплении любовной жизни — симптоме, описанном Фрейдом более ста лет назад. Симптом заключается в том, что некий, скажем, мужчина (хотя это вовсе не обязательно) нежно и уважительно относится к своей жене и матери своих детей, но страсть, сексуальное желание он испытывает совершенно к другой женщине. Но в «Порочной связи» мы не видим ни уважения, ни нежности со стороны Альдо к жене Ванде. Скорее, он ее боится. Боится, но не может не возвращаться к ней, потому что он слаб. Он не может злиться. Он не может гневаться. У него нет энергии. Он не имеет желания. Альдо показан нам как «Гамлет» — современный субъект со слабым желанием, гениально предсказанный великим Шекспиром.
Не лучше и главная героиня — хотелось бы представить ее сильной женщиной. Женщиной, способной на сильную страсть, хотя бы на месть. Этакой Медеей. Но нет, она может только завидовать. Конечно, не пенису, как описал основное вектор истерической жизни Фрейд. Это зависть к желанию. Даже к слабому. Даже к незавершенному. Если у мужчины нет желания, она его презирает. А если есть, пусть даже ему приходится уйти из собственного дома, чтобы это доказать, то она ему завидует. Этакое «ничего, что моя корова сдохла — жалко, что у соседа жива».
Итак, оба главных героя — это слабаки, мучающие друг друга и делающие несчастными своих детей. В паре они являют собой истину лакановского психоанализа «сексуальных отношений не существует». А их союз подтверждает факт социологии «брак умер». Одно не существует, другое отсутствует, но в фильме есть напряжение, присутствует конфликт. И этот конфликт — трагедия. То есть невосполнимый разрыв между желанием субъекта для себя самого и ожиданием от него общества. Расщепление между идеалом (тем, каким мы должны быть, чтобы получить одобрение и признание другого, прежде всего матери) и собственным желанием.
Можно сказать, что это разрыв между желанием и долгом. Долг показан нам с первых кадров фильма — все как один прыгают друг за другом в танце. Долг держит героев в браке. Долг заставляет Альдо встречаться с детьми, а затем и вернуться. Это ком-иль-фо. Это «все как у людей». Это формальность. А шнурки — знак этой формальности. Формальность — не этот ли аспект и делает связь главных героев порочной? Именно так: отношения, связь, пусть даже построенная и на долге, но без любви, — это порочная связь. Ну очень порочная!
