«Агентства по усыновлению, интернет, архивы, метрические книги – я перепробовала все. Идея дать объявление о розыске собственной матери никогда не приходила мне в голову. Я была совсем юной, когда узнала, что мои родители не родные, и восприняла это как благословенное преимущество – я всегда использовала его в общении с другими, когда чувствовала, что становлюсь невидимой, меня не замечают. Слова «Меня удочерили» оказывали мгновенный эффект. За ним сразу следовал вопрос «Ты знаешь своих биологических родителей?»
Я отвечала, что не знаю и не хочу знать. Незнание придавало ауру таинственности обычной в других отношениях девочке и позволяло вволю мечтать – кто же они, мои настоящие родители? Когда я стала подростком, я использовала свое положение, чтобы проявлять яростную независимость, незнание помогало мне перемещаться во времени и пространстве, не причаливая ни к одному берегу. С приемными родителями мы по умолчанию предпочитали обходить тему моего удочерения – не хотели раскачивать лодку нашей безопасной стабильной жизни. В глубине души я была убеждена, что правда может меня погубить.
Время шло, и в пятьдесят я, как многие, почувствовала настоятельное желание найти своих биологических родителей. Выросшие дети покидают гнездо, родители старятся, жестокая правда жизни – одиночество – стучится в дверь. Я пообещала себе, что приступлю к поискам, только когда моих чудесных приемных родителей уже не будет на свете. Все изменилось, когда однажды доктор обнаружил подозрительное уплотнение в моей груди и попросил зайти на повторное сканирование. Я поняла, что времени у меня мало. Пока я буду ждать смерти других людей, меня саму может переехать пресловутый автобус.
Я подала запрос в социальную службу на получение полного свидетельства о рождении. Шесть месяцев спустя пришел ответ: я оказалась ирландкой по происхождению. Моя мать Катлин была родом из графства Голуэй, на момент моего рождения работала медсестрой, об отце не сохранилось никаких записей. Больше всего меня поразило, что при рождении мать дала мне имя – Фионнула Джейн. За все 59 лет догадок и раздумий меня никогда не посещала мысль, что кто-то из родителей мог любить меня настолько, чтобы дать мне имя.
Я сижу за столом и просматриваю беглые заметки из интерью социальных работников с моей матерью, читаю ее письма, написанные от руки. Речь полна достоинства, но по грамматическим ошибкам я сразу понимаю, что передо мной человек из бедных слоев общества. Мать просит, если возможно, сделать мое фото и передать ей на память, потому что сама она не успела этого сделать. Среди боли, которая стоит за каждой строчкой, и безразличными бюрократическими оборотами государственной машины меня потрясла фраза социального работника в письме к Катлин. «Я надеюсь, что в следующие несколько лет ситуация с социальными пособиями в нашей стране улучшится и мать сможет сохранить свое дитя...» Моя история типична. Я родилась в Англии, в приюте для матерей-одиночек Армии спасения. Спустя три месяца мне понадобилась операция, и меня направили в больницу, а оттуда – в дом ребенка, где в конце концов меня удочерили приемные родители. К тому времени Катлин уже уехала в Канаду.
Но что случилось в мои первые месяцы жизни, в сентябре и октябре? Катлин взяла меня домой в Ирландию: мать-одиночка, решившаяся вернуться в католический Голуэй в конце пятидесятых. Пусть это были всего лишь два месяца, но моя мать оказалсь сильной: купить билет на паром, пересечь Ирландское море с новорожденным ребенком у груди и появиться на пороге. Кто бы ни была эта женщина, я ненавидела ее за то, что она меня оставила, и любила за то, что она сделала попытку оставить меня рядом. В мой первый приезд в Ирландию в прошлом году я встретила старую женщину, которая была на похоронах моей бабушки, и говорила со священником, который знал историю Катлин, но ни один из членов семьи так и не набрался духу со мной поговорить. Не важно. Главное – совсем малышкой я жила в доме с видом на море в Ирландии и теперь вернулась, и стояла на берегу залива и испытала мистическое чувство острой принадлежности этому месту.
К моему разочарованию, социальная служба не помогла мне найти Катлин. Я искала ее через детективные агентства, но без успеха. И тут вмешался случай. По работе я познакомилась с американкой, которая так же, как я, решила разыскать биологических родителей. Как вы напали на след? – спросила я. Оказалось, она дала объявление в местной газете. Неделю спустя в одной из газет Голуэя появилось объявление следующего содержания: «Много лет назад я потеряла связь с... Она родилась в 1936 году, в графстве Голуэй. Возможно, эмигрировала в Канаду в 1959 году. Я пытаюсь узнать, жива ли она или кто-то другой из ее семьи, друзей. Пожалуйста, напишите мне, если можете помочь. Спасибо. Фионнула Джейн».
И я стала ждать. На мой день рождения (странное совпадение!) я получила две строчки: «Пожалуйста, напишите, какое отношение вы имеете к Катлин и почему хотите с ней связаться. Я ее племянник». Я написала ему и больше никогда о нем не слышала, но вскоре получила звонок от его матери, моей тети. Он был коротким: тетя сообщила, что Катлин живет в Канаде, так никогда и не вышла замуж и у нее нет других детей. Она дала мне понять, что больше не хочет ничего обсуждать и встречаться со мной, но пообещала передать Катлин, что я ее разыскиваю. С тетей я тоже больше не говорила, но свое обещание она сдержала. Спустя полтора года после начала поисков моя биологическая мать написала мне через посредника короткое трагическое письмо с просьбой о прощении. Письмо заканчивалось так: «Самое важное для меня теперь – не разрушить больше ничью жизнь». Что бы это значило? Только после этого я увидела приписку: «Пожалуйста, ответь мне».
В последующие годы мы с Катлин никогда не встречались и не разговаривали. Мы общаемся в письмах, иногда по электронной почте. Она говорит, что хотела бы встретиться, но после того как приняла буддистскую веру, считает, что это случится, только если суждено. Я не могу винить ее в том, что она отвернулась от католической веры. Я тоже верю, что всему свое время.
Одно из самых потрясающих открытий, которые мы сделали друг о друге, состоит в том, что мы обе – публикующиеся поэты. Некоторые из ее стихотворений, как и мои, – о чувстве потери.
«Этот дом, разоренный много лет назад,
Помнишь, как они вошли,
Крадучись, быстро,
словно воры в темноте...
А за окном, я слышала, плакал ветер…»
Другие стихотворения, как и мои, полны описаний воды и отражают нашу общую любовь к рекам и рыбалке. Неужели мы так похожи?
Однажды воскресным днем, сидя дома, я напечатала наши стихи на машинке и выложила листочки рядом. Никто не смог бы отличить, какое принадлежит мне, а какое – моей биологической матери.
Катлин прислала свои фото в молодом возрасте. На одном она сидит на валуне у большой реки в Канаде, осенние листья золотятся в позднем солнечном свете, и вдруг я вижу своего близнеца во времени – у меня есть точно такие же фото, где мы с ней одних лет. Конечно, я ожидала увидеть сходство во внешности, но когда эти фото выпали из конверта на кухонный стол, у меня перехватило дыхание. Только сейчас мне пришло в голову, что она, вероятно, чувствовала то же самое, сидя в своей квартире на другом конце света и рассматривая лица моих детей.
Вопреки тому, что сказала моя тетя, у Катлин есть сын и внучка. Катлин говорит, что надеется найти в себе храбрость когда-нибудь рассказать им обо мне, до того, как придет ее время умереть. Я тоже надеюсь на это».
Подробнее см. на газеты The Guardian.
