Жара была такая, что все вокруг, казалось, расплавится. Мы не спеша брели по очаровательным улочкам городка Хенли-он-Темз, в шумной толпе, приехавшей сюда со всех концов страны на музыкальный фестиваль. Нас было четверо: я, наполовину ямайка, наполовину нигерийка, с косичками по плечам, белый бородатый мужчина и двое белых детей младшего школьного возраста.
Можно ли было принять меня за няню? Вроде бы нет — мы с мужчиной держались за руки. Тем не менее я поймала на себе взгляд хорошо одетой дамы, выражавший явное недовольство. Видимо, наша пестрая компания стала для нее чересчур экзотическим зрелищем. Стараясь не показать, как меня это задело, я изобразила счастливую улыбку, и стала судорожно искать влажные салфетки, не так давно вытеснившие в моей сумке привычные сигареты и банку Ред Булл. Ведь я теперь — мачеха. Как это произошло?
Я поступила на работу в маркетинговую компанию, которой руководил Питер, мой будущий муж. Так мы и познакомились. Он недавно развелся и был отцом-одиночкой двух пятилетних близнецов, преданным, но измученным. К тому же ему было уже 42, а мне всего 29. Так что как мужчина он меня не очень интересовал.
В какой-то момент я легкомысленно бросила работу и удрала на Кубу на целый месяц, устроив себе приключение в духе романов Хемингуэя. Но когда вернулась, промотав все деньги, поняла, что мне совсем бы не помешало вернуться на старую работу. Что самое удивительное — мой бывший босс был страшно рад меня видеть. Он пригласил меня на ланч, потом на ужин, а потом, к моему изумлению, у нас начался роман. А спустя несколько лет я перебралась к нему со всем своим скарбом.
Я с самого начала относилась к близнецам не как мачеха, а как мать. Я готова была делать для них все, что необходимо, и даже больше
Еще недавно я была формально свободной женщиной — и вот я уже воспитываю чужих детей и вся на нервах от того, что близнецам предстоит идти в школу! Поженились мы далеко не сразу, но мачехой я стала с первого дня нашей совместной жизни. Надо же, я мачеха! Мало найдется персонажей, которых так же беспощадно высмеивают. С детства, из первых наших сказок мы узнаем, что это злая искусительница, которая подчиняет своей воле наивного отца и гнобит несчастных сирот. А представим себе, как усложнился бы сюжет сказки, если бы она еще оказалась чернокожей, которая втерлась в семью белых?
Но в жизни сказка оказывается не такой однозначной: в ней есть место и веселью, и боли, и нежности, и, если повезет, счастью. Мы стали семьей, когда близнецам было восемь. Я до сих пор помню выражение их лиц, когда им сказали, что папина подруга будет жить вместе с ними. Они старались сохранить невозмутимый вид, но, конечно, их обуревали чувства. А я была вне себя от радости и при этом страшно перепугана. Я не знала, что такое быть мачехой. Ведь у меня ее не было.
В детстве я пережила трагедию, когда мой отец, набожный, солидный человек, врач, вдруг оставил семью. Стресс, который мы все тогда пережили, отзывается во мне по сей день. Мне было так больно за нашу разрушенную семью, что я с тех пор всегда идентифицирую себя (может, даже излишне) с детьми разведенных родителей. И я знаю, что если бы мой отец тогда вздумал жениться на другой женщине, я бы, наверное, изрядно постаралась попортить ей нервы. В этом смысле я, понятно, не очень подходила на роль мачехи.
Психологи говорят, что мы воспитываем детей, опираясь на опыт своих родителей. Моя мама, ямайка по происхождению, работала медсестрой. Она была страшной хохотушкой и обожала своих детей. Может быть, поэтому я с самого начала относилась к близнецам не как мачеха, а как мать. Я готова была делать для них все, что необходимо, тысячу раз и даже больше. Но мне хватало такта не претендовать на роль настоящей матери. Просто я сразу полюбила их так, как если бы сама выносила.
Эмма и Чарли с самого начала вроде бы приняли мое присутствие в их жизни, но время от времени вдруг давали мне отпор. Это были как будто незначительные, но очень болезненные для меня эпизоды, говорившие об их сопротивлении. Например, их могло возмутить то, что я не прикрепляла поздравительную открытку к подарку, — «Как это так! Мы всегда это делаем!»
Ужасной проблемой с самого начала была прическа для Эммы. Я не представляла, что можно сделать с ее роскошной золотистой копной, кроме как расчесывать и мыть волосы. Мне-то, с моими африканскими кудрями, требовалось лишь выпрямлять их и заплетать в косички. Могу сказать одно — слава Youtube, без его подсказок мы бы не справились.
С Чарли было легче. Они с отцом хорошо ладили, оба страшно увлекались крикетом. Моей задачей было только следить, чтобы он не посеял где-нибудь школьный рюкзак, а в остальном можно было положиться на Питера. Тем не менее неродных родителей ловушки подстерегают на каждом шагу. Родных-то маленькие дети принимают как должное, но с мачехой или отчимом это не получается само собой.
Дети, чьи семьи распались, могут испытывать тревогу, и даже если вы относитесь к ним с добротой и пониманием, само ваше присутствие рядом порой вызывает у них беспокойство. Я знаю, что Эмму и Чарли волновало, понравятся ли они мне, сумею ли я любить их, как настоящая мать, не буду ли я слишком властной, и даже — я это чувствовала — не брошу ли я их когда-нибудь. Поскольку мы не были родней и даже принадлежали к разным расам, они беспокоились, сумею ли я по-настоящему понимать их. И еще, хотя они это скрывали, я знаю, что на каком-то этапе их волновало мнение школьных друзей обо мне.
Панацеей во многом был смех. Мой пасынок иногда заставлял меня хохотать до колик, даже помимо моей воли. Понятно, что подросткам политкорректность не свойственна, и однажды мне пришлось объяснить, почему грубые мексиканские анекдоты, столь популярные в его классе, нисколько не смешны, и что их не надо понимать буквально.
Больше всего я боялась, что у нас ничего не сложится, что из-за предубеждений дети меня не примут, не полюбят
Иногда дети, наоборот, заставляют встревожиться тебя. Так, моя падчерица как-то раз пошутила, что я «вполне белая». Она не думала обидеть меня (у нее вполне современные социокультурные взгляды), но я была шокирована. Значит, чему-то очень важному я не смогла ее научить? Может быть, надо было разъяснить ей, что образование или культурные предпочтения не делают человека «белым», что я всегда была и останусь «черной», что привилегии белых нельзя приобрести, просто вступив в брак с белым, и вообще это не то, к чему надо стремиться? Нет, решила я: надо просто успокоиться и забить на это.
Мы говорили о расовых различиях, но гораздо меньше, чем можно было бы подумать. Когда они были совсем маленькими и их волновало то, в чем они не могли разобраться, они спрашивали, почему я черная. Я обычно рассказывала им что-то про меланин и про Африку. А однажды у меня вырвались слова, которых я однозначно не позволила бы в разговоре со взрослыми, — мол, дело в том, что я сделана из шоколада. Они захихикали, и за этими смешками чувствовалось их волнение, изумление, недоверие. Я настаивала: «Ну-ка, попробуйте на вкус мою руку». Конечно, это был запрещенный прием с точки зрения правильного воспитания толерантности, но Бог ты мой, это были пятилетние малыши, растерянные и смущенные, и мне хотелось показать им, что я «сладкая» и добрая!
Больше всего я боялась, что у нас ничего не сложится, что из-за предубеждений дети меня не примут, не полюбят. Но писательский инстинкт указывал мне верное направление. Показывай, а не рассказывай. Не читай им лекций о гармоничных отношениях разных рас, просто покажи, как это бывает в жизни: люби их. Не пытайся объяснять, что мы все равны и одинаковы: будь собой и люби их. И сегодня я в восторге от того, что Чарли — мой необыкновенный, удивительно чуткий пасынок, уже студент юридического факультета — обучает меня, как защитить компьютер от вирусов.
Я люблю свою падчерицу. Вообще-то, отношения мачехи и падчерицы могут быть весьма напряженными и драматичными. В конце концов, они обе любят одного мужчину, делят один дом, иногда борются за власть, особенно когда дочь становится подростком. И нельзя не видеть очевидного факта, влияющего на ваши отношения: ты — женщина ее отца, но при этом ты не ее мать. Тяжелый случай. И тем не менее, ваши отношения могут сложиться прекрасно. В школьные годы Эмма так прекрасно пела, что я не раз плакала, слушая ее. Я очень рада, что она избавилась от своего детского пофигизма и занялась изучением политологии.
Картинка из нынешнего времени: мы на Карибах. Так жарко, что, кажется, все вокруг плавится. Наша пестрая компания бредет вдоль моря: черная женщина с косичками, белый бородатый мужчина, белые парень и девушка… Какой-то мужчина из местных, сидящий в одиночестве на пляже, наблюдает за нами, я ловлю на себе его взгляд и невольно замолкаю. «Ты из Англии, что ли? — спрашивает он с сомнением. — А эти, с тобой, кто?» «Верно, парень, я из Англии, — отвечаю я и улыбаюсь. — А это мои дети».
Об авторе
Рэйчел Эдвардс, автор романа «Дарлинг» об отношениях чернокожей мачехи и ее белой падчерицы.
